— Ага, посмотри на себя, — сказала Энн, когда мы попрощались с Лисбет. — Ты прекрасна. Как только тебя увидят наши актеры, они начнут биться за твою руку.
Я рассмеялась и покраснела, мы вышли из театра в сентябрьскую ночь. С Энн я ощущала себя в безопасности, и мне нравились ее слова. Может, я встречу человека, которого буду любить не как брата.
Энн сама выглядела неплохо. Ее лицо и тело были созданы для выступлений. Она была высокой, но не тощей, что было хорошо для сцены. Ее лицо было милым, с широким ртом и крупноватым носом, но в сумме с сияющими глазами и высокими скулами ее лицо становилось заманчивым, как и ее личность.
На следующий день я переехала из пансиона в место, что стало мне домом на следующие пять лет.
Квартира Энн была на последнем этаже белого здания, что было ужасно, когда приходил уставшим с выступления, но это место я обожала. Квартира была крохотной, с одной спальней, ванной и балконом, куда помещались только два стула, без стола. Одними из лучших воспоминаний были там, мы с Энн сидели летом, курили сигареты, пили пиво и водку, глядя на город после долгого дня.
Спальня была для Энн, так что я заняла диван в гостиной. Это были времена до Икеи, но в Швеции все равно не спали на полу. Было довольно удобно, и, хотя не хватало личного пространства, мне не нужно было много платить. Моей зарплаты едва хватало на жизнь, но Энн платила большую часть, что было щедро с ее стороны. Она часто готовила в выходные, и мне приходилось помогать ей съедать все. Я знала, что она делает это намеренно, так что не смущалась, и еда был хорошей. А еще я знала, что ей приятно ухаживать за мной. Как и у меня, у нее было не лучшее детство, и мы старались помочь друг другу.
Сначала работа трепала мне нервы. В своем городе я не стеснялась вопить, но в театре я была потрясена всеми вокруг меня, постоянно осознавала, что я не подхожу. Энн, Марианна, Генри, Фредерик (наша звезда) и поддержка в виде Паулы, Джоан, Валы и Петры были куда лучше меня.
И не все были такими милыми, как Энн. Фредерик был жесток ко мне и ко всем вокруг него. Он был относительно известным в Швеции своими мрачными образами (честно сказать, он напоминал обезьяну во фраке) и игрой на максимуме, и он не давал никому забыть это, особенно мне, оказавшейся ниже всех. Каждый раз, когда я делала ему грим перед выступлением, он спрашивал, вымыла ли я руки, и даже, когда я говорила, что да, он ворчал, что грязная уборщица не должна трогать его лицо.
