Скорость тьмы [Истребитель] | страница 61



— Так точно, Владимир Генрихович, — спокойно ответил Ведеркин, на которого были устремлены прозрачные глаза шарообразного инопланетянина. Словно тот старался понять, какое отношение этот блондин с волевым лицом имеет к киноленте Лени Рифеншталь «Триумф воли».

Мальтус и Ведеркин покинули флигель, и вышли во двор, где возбужденные и трогательные отцы старались разглядеть сквозь мутные стекла второго этажа своих новоявленных чад. Матери подносили к окнам белые коконы с розовыми пятнышками лиц.

Мальтус, улыбаясь, сопереживая счастливцам, прошел сквозь скопленье отцов, завернул за угол и оказался в небольшом приемном покое, где сидела на стуле молодая, свежая женщина, прикрывая пластиковым пакетом живот. Из пакета виднелось махровое полотенце, какие-то белые ткани, флакон одеколона. Рядом с ней присела женщина-врач в белом халате, с лицом большой темной птицы, на котором выделялся острый, чуть загнутый клюв. Она положила когтистые птичьи пальцы на пухлую руку женщины, что-то настойчиво ей внушала, а та мучилась, вздыхала, покрывалась пунцовыми пятнами.

— Вот, Владимир Генрихович, Алевтина раздумала делать аборт. Я ей говорю, лучше сейчас избавиться, чем потом страдать всю жизнь. Она со своим дружком не расписана, а он ее бросил, ушел к другой. Зачем же себе жизнь-то портить, Алевтина? Кто тебя замуж с чужим ребенком возьмет? Подожди, осмотрись, найдется другой человек, который тебя полюбит. Поженитесь, тогда и родишь одного, другого. А то навьючишь на себя ребенка, он тебя на всю жизнь спеленает.

— Нет, Тамара Ашотовна, не могу. Пусть я одна останусь, но ребеночка буду растить, — большие глаза женщины были полны слез. Она сомневалась, мучилась, порывалась встать. Оставалась в цепких когтях большой темной птицы.

Мальтус склонился над женщиной, втягивая ноздрями теплую, исходящую от нее млечность. Его пронзительные, сдвинутые к переносице глаза поймали женские зрачки, дрожащие среди слез и солнечного блеска. Зрачки испуганно замерли, а Мальтус проникал сквозь остекленелые, ведущие вглубь души трубки, вливая в них магнетическую силу. Он погружал в нее свой властный дух, останавливал ее мысли, растекался по горячей крови. Овладевал сердцем, отыскивал в жарком чреве живой зародыш, больно стискивал его, перебирая прижатые ножки и ручки. Женщина завороженно смотрела, чувствуя, как в нее вселилась неведомая, парализующая сила, не могла ей противиться.

— Тамара Ашотовна вам желает добра, моя милая, родная, красивая. Мы желаем вам только добра. Вы подумайте о судьбе ребенка, которого вы родите на муку себе, на горе людям и ему самому. Жизнь матери-одиночки полна не шоколада, а непрерывной, с утра до ночи работой, каторжной и ужасной, требующей от вас всего свободного времени. Вы отдаете ребенка в ясли, потом в детский сад, потом в интернат. Потом его подбирает улица, — хулиганы, лотки с пивом, наркотики. Потом он попадает в банду и совершает первое преступление, за которое его сажают в колонию. Затем, еще и еще. Он рецидивист, и либо погибает в какой-нибудь поножовщине или перестрелке, либо сгнивает от туберкулеза на зоне. Ведь вы не хотите этого, моя милая, родная, красивая? Вы послушаетесь Тамару Ашотовну?