Помню, во время отпуска родителей в Доме отдыха в Щелыкове мы гуляли по лесу, и я начал капризничать, проситься на ручки. Но родители были неумолимы. Взяв меня за руки, они стали напевать:
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею, Пока я дышать умею, Я буду идти вперед.
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет…
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет.
Мне понравилось шагать вровень с папой и мамой, и я очень старался попасть в такт.
Мама умерла, когда мне было пять лет. Последний год она часто лежала в больнице, там же лежала и моя бабушка, у обеих был один диагноз. Они ушли почти одновременно.
Андрей, мой брат, какое-то время жил с нами, но позже переехал. Он был уже самостоятельный.
Я совсем не помню тех событий, видно, взрослые сделали все, чтобы оградить меня от страданий. Помню только, что с полок исчезла большая часть папиной коллекции пластинок.
Евгения Евгеньевна продолжала присматривать за мной, я был на ее попечении до девяти лет, пока мы не переехали.
Теперь я больше находился в ее квартире. Я любил там бывать. Евгения Евгеньевна жила с дочерью Юлей и внучкой Ирой, они тоже меня опекали, мы замечательно ладили.
У них было много вещей, которых не было в нашем доме. В кухне на подоконнике плавал в трехлитровой банке гриб — примета социализма. Живой организм, одновременно похожий на многослойный блин и медузу. Его заливали кипяченой водой и добавляли сахар. Грибу, видимо, это очень нравилось, он начинал выделять какие-то ферменты, и получался вкусный кисло-сладкий напиток, похожий на газировку.
Кто-то объяснил советским людям, что гриб помогает от всех болезней, советские люди, как всегда, поверили и пили его литрами. Я тоже очень его любил.
Евгения Евгеньевна неустанно пекла маленькие пирожки с мясом, картошкой, капустой. Замечательные пирожки.
Еще у них был проигрыватель-чемоданчик на застежках, самая притягательная для меня вещь. Иногда мне доверяли поставить пластинку и опустить на нее головку. Этот момент я любил больше всего. Мы слушали Майю Кристалинскую, Муслима Магомаева, Гелену Великанову. Советская эстрада не находила особого отклика в моей душе, она казалась унылой, я уже был отравлен западным влиянием, но имелось одно исключение. Азербайджанский певец Полад Бюльбюль-оглы пел песню о человеке с бородой по имени Шейк, и припев у песни был совершенно замечательный:
Шейк, шейк!
Таб-та-даб-дуб-да!
Вот это мне очень нравилось.
Собрать уникальную коллекцию пластинок папе помог американский приятель Лирой Воленз — коммунист, между прочим.
