Эти вопросы не давали мне покоя. Знай я тогда, как далеко все зайдет и чем обернется для моей судьбы потворство ублюдкам, я непременно застрелил бы их, невзирая на возможные последствия. Но я этого не знал. Я провел ночь без сна, борясь с душившей меня яростью и разрываясь между жаждой возмездия, страхом перед последствиями и соображениями совести.
Итог известен ― я никуда не пошел и ничего не сделал. Говоря по правде, мне еще никогда не приходилось убивать людей. Даже с зайцем у меня были проблемы. Вынужденное истребление зомби я ― как и все ― за убийство не считал. Когда они тысячами бродили вокруг, это было вопросом спасения собственной жизни. Сейчас, благодаря зловещим усилиям госпитальеров, они встречаются довольно редко; их ликвидация стала неприятной, но необходимой рутиной. Когда стреляешь в зомби, не чувствуешь почти ничего. Так, наверное, давно привыкший к убийствам мясник забивает скот. Другое дело ― живые люди, пускай даже самые неприятные из всех, что мне приходилось встречать.
Наутро я пришел к ним и потребовал вернуть дневник. Они сделали вид, что не понимают, о чем идет речь; на их лицах читалось плохо скрываемое злорадство. Возможно, старший действительно не принимал участия в погроме и воровстве; однако, учитывая их отношения, он не мог не знать о произошедшем. Прямых доказательств у меня не было ― не считать же доказательством выражение лица? ― и я ушел ни с чем.
От одержанной победы негодяи утратили всякое чувство меры. При каждом удобном случае они напоминали мне о моем унижении и потере, но, едва я пытался уличить их, тут же прикидывались невинными овечками. Порой я даже начинал сомневаться, справедливо ли обвиняю их. Но они вновь подбрасывали очередную порцию дров в костер моих подозрений: например, младший мог вполголоса прошипеть мне в спину: «пис-с-сатель» и грязно выругаться. Стоило мне обернуться, как он уже улыбался с самым невинным видом. А ведь я даже сомневаюсь, что эта жалкая тварь умела хотя бы читать!
В этом противостоянии я не мог привлечь Славу на свою сторону. Мне пришлось бы объяснить, почему я скрыл от него мое убежище. Казалось бы, совсем незначительная вещь, но она означала, что я могу скрывать что-то еще, а это ставило под вопрос его доверие ко мне ― а значит, и мое участие в его планах. И зачем только я не рассказал ему все в самом начале?
Дьявольская двоица прекрасно понимала, что этот момент делает меня уязвимым. Всеми силами, стараясь, однако, не раскрыться полностью, они намекали мне, что однажды непременно расскажут Славе о моем подвале. Так они мстили мне за то, что однажды я случайно застал их за безобразным непотребством.
