В моем уме возник образ заброшенной аппаратной, где чудом уцелевший студийный компьютер на резервном питании проигрывает один и тот же раздел жесткого диска ― тот, на котором по случайной прихоти судьбы оказался весь Моцарт: примерно восемь MP3-дисков в хорошем качестве, если мне не изменяет память.
Студия могла находиться где угодно; впрочем, раз там не было живых людей, это уже не имело значения; передача представляла собой культурный реликт, памятник ушедшей человеческой эпохе. Если бы некий внешний наблюдатель, желающий знать, что стряслось с человечеством, стал прослушивать электромагнитный спектр в радиодиапазоне, он обнаружил бы, что во всем мире не осталось ничего, кроме Моцарта.
Так закончилась эта ночь. Мы любовались звездами и слушали волшебную музыку Моцарта; а бесконечно далеко внизу существа, бывшие некогда людьми, яростно выли, изливая в тщетной злобе свое бессилие добраться до нас, чтобы разорвать на части и съесть.
Утомленные бессонной ночью, под утро мы все же уснули на несколько часов. Когда я открыл глаза, уже вовсю светило солнце; начинался новый день, сулящий нам что угодно, кроме тихой спокойной жизни. Я вспомнил фразу, приписываемую Генри Форду на заре развития автомобилестроения: «Вы можете получить „Форд-Т“ любого цвета ― при условии, что этот цвет будет будет черным». Понимаемые в широком смысле, эти слова чертовски хорошо подходили к сегодняшним дням ― вы можете рассчитывать на любые события, кроме хороших.
Мы наскоро позавтракали консервами. Во время завтрака Слава закончил свое повествование, благо, рассказывать оставалось немного.
После разгрома госпиталя он впал в ступор, лишившись основного мотива, заставлявшего его действовать ― мести. Какие-то колеса на небесах повернулись и преступники понесли заслуженное, хотя и неожиданное наказание; но Слава не имел к этому никакого отношения и не знал теперь, что делать дальше. Ему очень помог Валентин Иванович; он не докучал разговорами, а просто был рядом все это время и оказывал таким образом безмолвную поддержку.
Когда Слава немного пришел в себя, перед ними встал коренной русский вопрос ― что делать? Точнее, что делать дальше? Они решили уходить. Для Славы это место стало насиженным и обжитым, однако он по понятным причинам не испытывал к нему привязанности. С ним был связан сплошной негатив: сначала предательство шефа, потом жестокая бесчеловечная мясорубка и все прочее, что затем последовало. Валентин Иванович, как человека пришлого, ничто здесь не держало.
