Еще одно удачное, хотя и не вполне передающее суть слово ― Жатва. Существа, жившие на планете, в очень тонком смысле, который мне трудно выразить, «созрели», чтобы быть сжатыми, как жнут урожай. Мы не в силах понять и принять, что можем быть пищей для кого-то другого; это неприятный факт, однако так оно и есть. Кто-то (или что-то) получил пользу от сопровождаемой чудовищными страданиями гибели человечества и других видов; хотя мне не нравится слово «польза», лучшего тут, наверное, не найти. Можно посмотреть на это с другой стороны: природа, из-за присущей ей экономии и гармонии, устроила так, чтобы наша гибель принесла пользу чему-то еще.
И все же, при всей жестокости эпидемии, с более широкой, нечеловеческой перспективы произошедшее видится мне правильным и необходимым. Катастрофа стала частью мировой гармонии и равновесия, и потому полностью соответствует порядку вещей. Увы, космос ничего не знает о человеческой справедливости.
Когда я постиг это, мне тут же захотелось узнать, кто ― или что ― получил выгоду от нашего истребления? Я ясно видел, что это не вирус, а нечто иное, более значительное; эта сила, безмерно превосходящая человечество, использовала вирус как орудие. Он был выбран как самый изящный и экономичный способ ― просто потому, что природа любит экономию.
За вирусом стояло нечто, что я не в состоянии описать ― человеческий язык не предназначен для подобного. Согласно законам природы, человек не должен видеть таких вещей, поэтому в его языке нет слов для их обозначения.
Эта сила не разумна в нашем понимании. Она столь велика, огромна и могущественна (при всей относительности этих слов), что не нуждается ни в каком разуме. И хотя она может притвориться разумом, воплотившись в человека ― ей, самой по себе, разум не нужен. Мне кажется, старая теологическая формула «покой превыше всякого разумения» означает именно это ― ее абсолютное превосходство над всяким разумом и даже сознанием, а вовсе не то, что ее невозможно постичь разумом. Конечно, ее невозможно постичь, это верно тоже.
Я могу попытаться описать ее лишь метафорически. Если вообразить, что эта сила могла бы отбрасывать некую тень; а та, в свою очередь, тоже отбрасывала бы тень, которая тоже отбрасывает тень… и так далее; то, выбрав тень в условной середине этого бесконечно расходящегося ряда, я мог бы попытаться обозначить ее, ― тень, а не саму силу, ― используя слово «Жизнь». А если взять тень еще дальше, ближе к концу ряда (хотя конца у него нет, ибо он бесконечен), я увижу ветхозаветного бога, карающего своих непослушных детей за совершенную когда-то чепуху, о которой они уже и не помнят.
