— Вряд ли так быстро, — напомнил о себе Фабий. — В действительности победа ускользнула сквозь наши пальцы в тот миг, когда Хорус простер руку во тьму, и что-то потянулось к нему из тьмы. Мы возложили собственные амбиции на алтарь его высокомерия, и когда он пал, то неумолимо увлек всех нас за собой. И не только Хорус, Фулгрим тоже. И Ангрон. Магнус. Лоргар. — Фабий повернулся к Саккаре. — Боги, которым ты поклоняешься, есть не что иное, как ложь, прячущаяся под покрывалом сказок и суеверий. Межпространственные пиявки, чей примитивный голод потерянные и проклятые принимают за свидетельства разумности.
От такого богохульства Саккару передернуло.
— Кстати говоря, в последний раз так много нерожденных я видел только на борту «Терминуса», варп его раздери, «Эста», — проворчал Хораг, указывая на смотровые окна. — Сам не выношу этих проклятых тварей, — сказав это, он тут же похлопал Пац’уца, разворошив пучок извивающихся листовидных усиков у него на голове.
Саккара посмотрел вниз, на пыхтящего зверя, а затем перевел взгляд на его хозяина.
— Оно и видно. — Слюни ротунда начали разъедать настил, и Несущий Слово отодвинулся подальше. — Они нас пока не заметили, но это ненадолго.
Он бросил на Фабия подозрительный взгляд:
— Вы же не планируете снова отключить поле Геллера, ведь нет?
Фабий фыркнул.
— Не бойся, Саккара. Мы все сделаем по старинке, — с этими словами он повернулся к Вольверу. — Выкатывай оружие, если хочешь.
Вольвер кивнул:
— «Везалий» счастлив.
Фабий улыбнулся:
— Я знал, что так будет.
Мгновение спустя турельные орудия фрегата выплюнули разрушительные копья раскаленного света. Лучи ударили по огромному сооружению, как молнии, сотнями счищая демонов с их насиженных мест. Вскоре к залпу присоединились оборонительные батареи, и тысячи нечеловеческих созданий улетели в пустоту, словно вздымающееся облако. Это была не битва, а борьба с вредителями, и закончилась она почти так же быстро, как и началась.
Фабий обратился к Ключу:
— Поторопись, пока они не оправились. Открой ворота.
Ключ поднял руки и начал петь. В его песне не было ни слов, ни даже чего-либо похожего на звук; тем не менее психокость внутри «Везалия» вошла с ней в резонанс, и ее гул эхом вырвался в пустоту, будто звон древнего колокола, погребенного глубоко-глубоко под черной землей. Отзвуки безмолвной песни прокатились через паутинные врата, и впервые за тысячелетия древние датчики внутри портала ожили.
Постепенно ровный блеск ворот стал меняться, его пронзили прожилки мерцающего света. Затем с ревом, который Фабий почувствовал в костях, ворота открылись.
