Рабочие не могут ответить ни на один на моих вопросов, они даже не знают, кто руководит ими.
Нахожу кусок белоснежного камня - остаток настоящей, скифской кладки. Спускаюсь по зеленому склону, где трава по пояс.
Разорванный узор руин проступает.
На фоне отвалов.
Здесь прошлого нет,
Значит, в будущих книгах
Напишут: кончилось настоящее.
Я отпускаю такси, беру внизу ключ от пятьдесят девятой комнаты, поднимаюсь на четвертый этаж, открываю дверь. Первое, что я вижу - это деньги на столе. Он забыл? Ну нет, вряд ли, собирался он при мне и трижды осмотрел комнату - не забыл ли чего ненароком.
Считаю купюры. Их четыре. Двадцать рублей. Соображаю я быстро - примерно столько мне стоила поездка туда (обратно - чуть больше). Объяснить я ничего не могу, просто отмечаю этот факт. А потом открываю дверь в лоджию. Чайки нет. Заглядываю в соседнюю лоджию, перегнувшись через перила. Нет ее и там. Осматриваю комнату. Все так, как было, когда мы уезжали. В урне - смятая коробка (он покупал себе кроссовки). Уборщицы не было. Да и час неурочный.
Еще раз осмотреть лоджию...
Никаких улик. Птица исчезла вместе с цепью из проволоки, которую я так взволнованно, проникновенно мастерил.
Ну, если кому-то понадобилась птица, то при чем тут цепь? Как ни напрягал я фантазию, я не мог представить себе человека, которого могла бы соблазнить моя поделка. Ах вот что!.. Цепь могли выбросить вон туда, на газон, в кусты. Вниз, стремглав вниз!
Обшариваю газон с кустами жасмина и волчьей ягоды, которую две милые женщины приняли за барбарис - история эта получила огласку. Еще раз. Все. Теперь я бессилен что-либо придумать, остается гадать, а лучше просто погулять по набережной.
Зачем мне нужна была птица? Ни за чем. Я не мог отдыхать, когда видел ее на пляже. Я по два раза бегал в магазин по тридцатиградусной жаре, чтобы покупать для нее жареную треску или копченую скумбрию, которую приходилось затем еще вымачивать, А потом? Иногда я бегал за птицей, чтобы бросить кусок рыбы перед ее клювом, иначе она не брала ее. Вечером, разбросав всю рыбу, я снова стоял в очереди за треской или хеком. Потом возвращался на пляж, чтобы оставить ей еду на топчане. Но это не спасало меня от мук совести. Она должна была погибнуть. Я уеду, и она протянет самое большее две-три недели, думал я.
Я машинально свернул направо, к горе Кастель. Обычно я шел по набережной в сторону Алушты, сворачивая влево. Сегодня задумался. На зеленом склоне горы уже залегли глубокие тени, они доползли почти до моря.
