Зима пришла рано, снег лег седьмого ноября и начались сильные морозы. Продуктов никаких не осталось, кроме своей картошки и огурцов. Мама моя, посоветовавшись на семейном совете и получив разрешение, отправилась за Брянск в Выгоничи пешком за табаком. В этой местности выращивали табак. Мы, папа и трое детей, переживали за маму, вдруг она погибнет, ведь там стояли немцы. Через неделю мама вернулась, обменяв вещи на табак. Табак обработали и меняли на муку: стакан табака на стакан муки. Так дожили до конца 1941 года.
Наступил 1942 год — год голода и холода. В январе прибыли немцы, избрали комендатуру, выбрали бургомистра — хозяина города, полицию — смотреть за порядком и выявлять партизан и кто им помогает. Мужчины, которые не были мобилизованы по разным причинам, подозревались в помощи партизанам, их арестовывали, расстреливали. Папа наш и другие мужчины решили перейти линию фронта. Так папа ушел и осталась мама с тремя детьми.
В феврале месяце на уличном совете из оставшихся мужчин было собрано собрание, чтобы охранять дорогу, которая входила в город со стороны Бытоши. Дорога проходила через лесной массив, недалеко от нашей улицы. Днем эту дорогу охраняли возле леса по одному, а ночью по два человека ближе к улице. Проверяли пропуска у тех, кто входил в город. Мне тогда только исполнилось 15 лет, и я вошла в эту группу охраны. Стою однажды на посту возле леса, свой винтовочный обрез повесила на дерево, возле которого стояла, и вижу: со стороны Бытоши идет отряд военных. Все были одеты в белые шубы, ушанки и с автоматами. Я иду к ним навстречу, спрашиваю пропуск. Командир, идущий впереди, рассмеялся и сказал: «Я тебе, дочка, покажу целую кучу пропусков. А где же твое оружие?» Я ответила: «Вон на дереве висит». Они рассмеялись, а командир сказал: «Кто ж тебя, малышня, сюда поставил?» После говорили, что это был отряд Куликова из Москвы, шедший на помощь партизанам в брянские леса. Так мы охраняли целый месяц февраль, а потом все это распалось.
Немцы наведывались часто в город, и было очень опасно. Наступила весна, запасы еды кончались, становилось все хуже и хуже. Как только стаял снег, мы отправились с мамой в ближайшую деревню на поле собирать мерзлый картофель, который остался на полях неубранным. Картофель был мокрый и тяжелый, его много не унесешь. Мыли, очищали, пекли из него лепешки. Настало лето. В город вошли войска СС и профессиональная армия. Они были размещены по нашим домам, а мы жили, где придется. Немцы простояли в нашем доме месяц, потом ушли, и мы вернулись в свой дом. В это время уже выросла молодая крапива и щавель, этим мы питались, еще клевером диким, поели весь молодой липовый лист. Немцы ввели запретную зону, за которую мы не имели права заходить, это грозило расстрелом. Считалось, что идем к партизанам. Для своей безопасности немцы стали гонять нас на мины два раза в день. Староста назначал людей по очереди. Маму я боялась пустить идти на мины, вдруг она погибнет, поэтому ходила я за себя и за нее, ведь без мамы мы бы совсем пропали. Так мы прожили до сентября 1942 года.
