пред бумажным божеством. И, понятный божеству лишь, весь горишь и торжествуешь, но в Крыму ли, на Суматре все опять-таки в театре,
и опять-таки в плохом.
Лишний раз над башней ближней помахав рукою лишний час, и лишний раз дотошно убедившись только в том, что
твердь воистину тверда, ты опустишь руки, словно раб цепной, который бревна ворошит и камни движет, и отчаянье пронижет
плоть и кровь твою тогда.
И совсем уже бесстрастно, ни контраста, ни пространства не боясь, уже у края, прямо в публику ныряя,
прямо в черные ряды, ощутишь спиной негибкой, что глядит тебе с улыбкой кто-то вслед - и будет ето Люцифер, носитель света,
ангел утренней звезды.
"Без моей команды, - скажет он, - вокруг тебя не ляжет мгла, и медленной волною не сойдется над тобою
ослепительная тишь. Так что где-нибудь в Лаосе потанцуй еще на тросе, или где-нибудь в Майами помаши еще руками
может, все-таки взлетишь..."
1993
* * *
Еще младенцем, однажды где-то без спросу взял я с гербом и грифом бумагу; и в правом верхнем углу цветное свое, конечно, изображенье наклеил;
а посредине - единым махом, славянской вязью, китайской тушью вписал подряд, как есть, не тая:
свой рост и возраст, и вес и адрес, и род занятий, и беспартийность, конечно; к тому прибавил, со строчки красной, подробный список родных и близких, а как же;
потом немного еще подумал и отпечаток большого пальца оттиснул в левом нижнем углу;
а в нижнем правом - поставил подпись, таким уж, видно, смышленым был я ребенком; и темной ночью, в степи безлюдной, дрожа от страха, большую яму я вырыл;
и в этой яме свою бумагу, свернув два раза, на дне глубоком сокрыл, зарыл и место забыл;
с тех пор вольготно живу на свете, сижу на крыше, в дуду играю по нотам; ничем не связан, конечно, кроме твоих, брюнетка, очей зеленых, джунгарских;
тем самым как бы собой являю пример особый и назиданье для всех пытливых умов и чутких сердец; на том и сказке конец.
А темной ночью в степи безлюдной никто не ходит, никто бумагу не ищет. Чего я, собственно, и добивался.
1992
* * *
Затем же, зачем рыжий клоун рыж, Жених твой тебя предпочтет вдове. Затем же, зачем на земле Париж, Ты будешь безвыездно жить в Москве.
Ты черную должность ему простишь И замуж без слов за него пойдешь. Постольку, поскольку щебечет стриж, Ты будешь примерной женой. Ну что ж.
Ты въедешь в одну из больших квартир, Где сможешь в избытке иметь всего, И станешь там чистить его мундир, И орден, и штатский костюм его.
