— Они?!
— Нет! Опять пустышка! — в сердцах ответил Фомин.
— Уверен?
— Почти на все сто, только что одного взяли!
— Где?
— Здесь рядом.
— Веди показывай.
Фомин нырнул в кусты и, словно архар, заскакал по скалам. Разведчики едва поспевали за ним, хорошо хоть бежать пришлось недолго — через сотню метров группа выскочила к развалинам мельницы. Там, под стеной, лежал связанный по рукам и ногам, грязный, заросший густой щетиной красноармеец. Задрав голову, он очумелыми от страха глазами вытаращился на Дроздова, потом задергался всем телом и, силясь что-то сказать, нечленораздельно замычал сквозь кляп.
— Кто такой? — спросил тот.
— А, шваль окопная! Дезертир ё…! — выругался Фомин и с презрением сплюнул на землю.
— Сколько их?
— Если не брешет, то четверо.
— Вооружение?
— Хилое: один автомат, два винтаря и парочка гранат.
— М-да… — неопределенно протянул Дроздов, затем кивнул Фомину, приглашая его отойти чуть в сторону, и спросил: — Что предлагаешь?
— А чего тут предлагать, командир, уберем эту б… мразь по-тихому, и точка. Особистам в полках и трибуналу меньше работы, и нам за тылы нечего будет беспокоиться. Не таскать же их с собой, командир.
— Легко сказать, а если тихо не получится, то вспугнем Загоруйко!
— Но и так оставлять нельзя! Торчат эти б… как кость в горле.
— И то правда. Надо кончать! Сам справишься или бойцами помочь?
— Своими силенками обойдемся! Я этих поганых шакалов на «живца» вытащу и на кукан посажу.
— Смотри не переиграй — нам тут симфонический оркестр не нужен.
— Обижаешь, командир!
— В общем, смотри, чтоб все прошло без шума и пыли! И позаботься еще раз проверить все следы вокруг!
Строго предупредив Фомина, Дроздов собрал группу захвата и возвратился к машине.
Потекли томительные минуты ожидания. Из задумчивости Дроздова вывел Яшка. Осторожно тронув командира за плечо, он молча показал куда-то в сторону и чуть вверх. Дроздов проследил за жестом и увидел Фомина, который, встав по стойке «смирно», козырнул командиру, а затем привычно махнул рукой. Все было кончено. Опять надо было возвращаться на базу и ждать.
Эта последняя неудача, как и вся предыдущая суета, подняла в его душе волну досадливого раздражения и еще больше распалила ненависть к удачливому, неуловимому пока Загоруйко. Вроде все из одного материала кроились, но как же война меняет людей! Как давит и как раскрывает, ставя порой в нечеловеческие условия, заставляя искать такие способы выживания, которые невозможно описать ни в одном учебнике военного дела. Ведь кто бы мог подумать, что такие, как Загоруйко, превратятся в настоящих профессионалов-диверсантов и будут крошить своих вчерашних товарищей, стараясь заслужить расположение новых хозяев. Да, жизнь в который уже раз доказала, что военные испытания могут высветить в человеке то, о чем он и сам, может быть, не догадывался.
