Не так давно она читала Мане, Лизе и мальчикам «Сон Макара», до этого прочитанный ей матерью.
Павел Георгиевич не очень любил Короленко. Но, услышав за дверью кают-компании на «Васильке» эту повесть в устах девочки, невольно остановился.
— «А после баба умерла, — читала Надя. — Ее надо было хоронить, а у него не было денег. И он нанялся рубить дрова, чтобы заплатить за женин дом на том свете... А купец увидел, что ему нужда, и дал только по десяти копеек. А старуха лежала одна в нетопленной, мерзлой избе, а он опять рубил и плакал. Он полагал, что эти возы надо считать впятеро и даже больше».
А когда Надя дочитала до того места, где говорилось о том, как старый Тойон сказал Макару: «Погоди, барахсан. Ты не на земле. Здесь и для тебя найдется правда!» — что-то дрогнуло в сердце Курбатова.
Он вдруг почувствовал тогда в горле стеснение. И, взволнованный, быстро ушел с «Василька»...
Темнело.
* * *
И море, могучее, бескрайнее, беспокойно шумело. «Владивосток» поднимался на волне и снова падал, и в иллюминаторе то чернели берега, то виднелся край неба, охваченный вечерней холодной зарей. Иногда дверь в кают-компанию раскрывалась, входил матрос из команды; ветер врывался своевольно, обдавая всех свежим запахом моря, и еще явственней тогда слышался ропот тяжелых волн и гул тайги, спускавшейся к морю с угрюмых гор.
Всю прелесть и очарование жизни поняла Надя, когда после окончания института целый год провела дома.
Летом 1913 года она ездила на пароходе с матерью в окружной город на выставку, посвященную трехсотлетию дома Романовых. Когда Надя вернулась в свой городок, уже близилась осень и надо было готовиться к началу учебного года. Восьмой педагогический класс Надя кончала в своем городке.
С наслаждением она покупала учебники, общие тетради, новый перочинный ножик, перья, перламутровую ручку и разные другие милые мелочи, которые дома приобретали неизъяснимую прелесть.
Портной-китаец сшил новую форму. Правда, она была строгая, юбка со «сборами», но это не огорчало Надю. Мама купила ей зимнюю из черного мятого плюша шубку, черную меховую шапочку и большую, как у взрослых, муфту без шнурка. Особенно же радовали серые шведские перчатки и хорошенькие калошки, опушенные черным барашком, с белой маркой «Богатырь».
Наде хотелось, чтобы поскорее выпал первый снег, чтобы можно было надеть все эти новенькие и еще пахнущие магазином вещи и погулять по первопутку, когда крупные лохматые снежинки не спеша падают, как мотыльки, вьются вокруг уличных фонарей, висят на выбившихся прядях волос и даже пытаются по пути отдохнуть на холодной румяной щеке и не тают.
