Вечером около восьми часов, за полчаса до чая, разрешались игры. В большом зале для младших играли «в птичку» и пели песенку: «Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети, не расстанемся с тобой ни за что на свете».
Надя после ванны, уже в зеленом люстриновом платье, в белом переднике и пелеринке с манжами-рукавчиками, одиноко стояла около длинного классного стола.
Она не следила за игрой, погруженная в собственные думы, не слышала трогательных ответов и мольбы птички, которая просила отпустить ее на волю. Она сама была здесь чужая, бесприютная птица, залетевшая из далекой страны.
В зале прогуливались парочками девочки, не занятые в игре «в птичку». И Надя заметила, что, проходя мимо, они смотрят на ее ноги и смеются. Надя тоже посмотрела на свои ноги: из-под длинного, до щиколоток, платья она увидела тупые носки потертых валенок. У Нади были очень маленькие ноги, ей не подобрали еще прюнелевых казенных ботинок, и она осталась в своих стареньких пимах. Это были те самые милые валенки, о которых с такой любовью и нежностью говорила дома мама, отправляя Надю на прогулку: «Молодцы валеночки! Они знают, как нам трудно купить новые, и хотят еще хорошо послужить всю зиму». Здесь это было глупо и унизительно.
Надя нахмурилась, однако ног не спрятала. Валенки в самом деле казались ей сейчас живыми существами. Они как будто просили Надиной защиты и тревожились, что в этой большой, залитой светом комнате девочка застыдится их.
— Морозова! Кто твоя мать? — вдруг услышала Надя неожиданный вопрос.
Около нее стояла бойкая черноглазая девочка с забавным вздернутым носиком. Не дожидаясь ответа, она добавила:
— А сколько у вас дома комнат?
Надя вопроса не поняла. Ей никогда не приходилось считать, сколько у них комнат. Они жили с мамой в небольшой комнатке при школе.
— Сколько? — удивленно приподняв темные брови, переспросила Надя и, впервые задумавшись над этим, медленно ответила: — Одна комната.
— Значит, вы бедные? — приставала девочка.
— Нет. Мы не бедные, — вспыхнув, возразила Надя. — Бедным негде жить. И они просят милостыньку.
— А твоя мама красивая?
Красива ли ее мама? Об этом Надя тоже никогда не думала. Ну конечно, красива! Потому что не может же быть, чтобы ее мама была некрасива! И Наде захотелось рассказать, какая у нее мама. Но она ничего не сказала, и только перед ее глазами сразу, как живой, возник образ матери, ее внимательное лицо, улыбка, шелковистые локоны пышных волос. Надя даже как будто услышала ласковый голос, увидела нежные руки и, полная любви, невольно протянула вперед свои, чтобы прижаться к матери, обнять ее, но, встретив насмешливые глаза чужой девочки, опустила руки, и сознание горького одиночества проникло в ее душу.
