Она вышла из кухни и почти сразу вернулась с красной коробочкой, которую сунула Саше.
— Вот, от бабушки.
Саша открыла коробочку и заревела.
— Мне лет пять было — я их нашла и надеть хотела, а уши еще не проколоты, ходила полдня, вот так у мочек держала. Баба сказала: проколешь — подарю. Помнишь, я тебя потом месяц доставала — пошли прокалывать?
— Ну, теперь, может, проколешь. Или как хочешь, сама смотри — можно в кулончик переделать.
— В два, один запасной. Видишь — не забыла, а ты говоришь, слова. Такое вот, это же всех слов важнее.
— Слова, Саша, тоже важны, тем более — я не договорила, — когда столько лет рядом. Это когда молодой, признаешься в любви и прочем легко и просто, а когда пожил и рядом с кем-то много лет, кажется, что глупо ему рассказывать: я же потому с тобой живу или общаюсь, что люблю-люблю и все такое, чего болтать. И слова истертые, и звучат не по правде. Но если по правде — говорить надо. Мы ж люди, Саш, мы от животных этим отличаемся.
— А-а. Я-то все понять не могла, чем, а вот оно, оказывается, — отметила Саша, отсмаркиваясь.
Мама не смутилась и не возмутилась, конечно.
— Стало быть, не зря приехала — важную вещь поняла. А вот и папа.
Саша, подумав, выскочила в прихожую первой — мама не только пропустила ее, но и задержалась на кухне: еле слышно зашумел кран, и вода плескала.
Папа уже вошел и снимал ботинки. На Сашу он не обратил внимания. Даже головы не поднял. Саше это не понравилось. Неправильно это, не обращать внимания на того, кто тебя встречает, особенно, если заходишь с вонючего холода в тепло, пропахшее щами и гренками так, что хоть ложкой цепляй и ешь.
Саша выразительно кашлянула. Папа не спеша поднял голову и застыл. Глаза у него дернулись и за миг поменялись так, что страшно — чуть ли не в форме и цвете.
Саша хотела что-нибудь сказать, но папа шагнул к ней, сгреб в объятия, чуть сгорбившись, прижался виском к виску и замер, не дыша. Саша покосилась на маму — та стояла поодаль, кивая и вытирая слезы, — и обняла папу в ответ. Плечи и спина у папы под пальто были как из гипса. Пахло от него немножко одеколоном и очень заметно — усталым несвежим мужиком, шедшим сквозь свалку. Здесь, наверное, ото всех примерно так пахло.
— Пап, я вот приехала, — пробормотала Саша, сообразив, что он может простоять так всю ночь — или до обморока, потому что по-прежнему не дышит.
— Санька, балда, — сказал папа тихо.
— Пап, ты голодный, наверное. Пошли, там мама столько всего приготовила.
