На доске мелом было написано крупно, каллиграфически, словно на уроке чистописания: «Физик-комик!» Игорь увидел эту надпись, едва войдя в класс, и сразу все понял: это его новое прозвище! Значит, кто-то узнал, что он будет работать на ферме, и дал ему кличку. Физик-комик! И пусть как угодно называют. Ему наплевать. На всех наплевать! Тем не менее он думал: а кто это написал? И сжал кулаки.
За несколько минут до экзаменов в класс вошел Егор Васильевич. Удивленно остановился перед доской.
— Есть физики-лирики, это я слыхал. А что такое физики-комики?
— Бульшепустошское изобретение! — ответил Юрка Игнашов.
Класс рассмеялся. Игорь до боли в пальцах стиснул крышку парты. Значит, будет розыгрыш. И рывком поднялся. Егор Васильевич взглянул на него.
— Шеломов хочет что-то сказать?
— Позвольте мне отвечать первым. — И, не ожидая разрешения, шагнул к столу, где должны быть разложены билеты по математике.
Но директор вернул его на место и вызвал Рюмахина. Так уже было заведено у Егора Васильевича. Начинают отвечать троечники. И тогда класс производит весьма выгодное впечатление. А что было бы, если сначала сдавали экзамены отличники?
По традиции, никто не уходил домой, пока не выходил последний. Его ждали в школьном сквере.
И последним на ступеньках школьного подъезда показался Игорь. Навстречу шагнул Игнашов. Молитвенно, по-восточному сложив руки, Юрий протяжно проговорил:
— О достопочтенный Игорь ибн Шеломов, дошла до нас печальная весть, что ты, сойдя с дороги, указанной тебе великим аллахом физики Эйнштейном, предпочел всем наукам скотный двор в колхозе. Но ты не будешь одинок. С тобой заодно останется Луша Кабанова, которая никогда и нигде не сможет учиться, будь у нее даже двадцать лет производственного стажа. Поистине аллах сделал так, что от великого до смешного нет даже шага.
Он был неплохим артистом, этот Юрка Игнашов. Даже Игорь не мог не отдать ему должное. Но внутри у него все кипело, и он готов был взорваться. Богданова схватила его за руку.
— Юрий шутит. Выдумал какую-то ерунду и ломается.
— О прекраснейшая из прекраснейших, добрейшая из добрейших, пусть покарает меня аллах, если в моих речах есть хоть одно слово неправды.
— Тогда и подавно нечего паясничать, — сказала Нина. — Игорь стал кормовозом? Ну и что же? Чему же тут смеяться? Я не понимаю, тебя, Юрий.
— Ого, не думаешь ли ты остаться в Больших Пустошах?
— Ну, а если? — спросил Андрей Кочергин и, подхватив костыль, поднялся со скамьи.
