Марийка принялась накрывать на стол, но Олеко остановил ее:
— Ты лучше быстрее собирайся в дорогу. На станции нас ждут…
— Ну и пусть себе ждут, — смеясь ответила Марийка. — Сам говоришь — поезд бронированный, с ним ничего не сделается.
— Да, но у меня могут быть крупные неприятности. Я ведь без разрешения за тобой поехал и без тебя не уеду.
— И я тебя одного не отпущу, — решительно произнесла Марийка. — Нужно бы с матерью поговорить, а она только завтра к вечеру вернется.
— Ждать не могу. Торопись, Марийка.
Условились, что Дундич с Паршиным уйдут раньше и будут ждать ее у ветряка. Марийка быстро соберет свои вещи, оставит матери записку, объяснит свой уход. Мать не осудит. Поплачет — и благословит.
Самым трудным было для Марийки написать несколько строк матери. Напишет, перечеркнет и снова напишет. Наконец из-под пера полились теплые, сердечные слова.
Оставив записку, в которой она просила у матери одновременно и прощения и благословения, Марийка уложила в узелок свои нехитрые пожитки и, не задерживаясь, выбежала во двор. Молча простилась она с домом, где родилась, помахала рукой аисту и торопливыми шагами направилась к ветряку, приветливо размахивавшему большими крыльями.
Увидев приближавшуюся Марийку, Мишка навострил уши. Подойдя к коню, девушка трижды поклонилась ему.
— За что Мишке такая честь? — спросил Дундич, потрепывая коня по шее.
— За то, что он честно тебе служит и живым доставил на хутор.
Конь весело заржал.
— Вишь, хозяйку узнал, — подхватил Яков Паршин.
Дундич сел с Марийкой в одно седло, и Мишка вихрем понесся в сторону вокзала.
— Стой, Ваня, стой! — закричала Марийка: ветром сорвало с головы платок.
Дундич хотел повернуть обратно, но Паршин, ехавший сзади, подхватил с земли платок.
Примерно через месяц после того, как Марийка уехала с Дундичем, к Сороковому привели пожилого казака в шароварах с красными лампасами, заправленных в латаные сапоги.
— Садись, — не подымая глаз, сказал Сашко, показывая рукой на табуретку.
Казак снял с головы картуз, положил на колени.
— Кто будешь и откуда?
— Я, — казак ткнул себя в грудь указательным пальцем, — колдаировский житель.
— Фамилия?
— Самарин.
— Много у Мамонтова с вашего хутора?
— Не много и не мало. Больше пожилой народ. Мой сынок, Петька, с первого дня в красной коннице служит.
— Знать, парень не в отца. Выходит, семья твоя расколотая, не такая, как у Михайлы Буденного?
— А у него какая?
— Настоящая. Все сыны в красной коннице: Семен у нас за главного, за ним — Денис, Емельян, Леонид. Все Буденные за Советскую власть стоят. А Самарины?
