Дундич молчал. Он хотел как можно проще объяснить Шпитальному то новое положение, в котором он, Дундич, оказался. Дело, разумеется, не в бумагах, не в телефонных разговорах и не в личной храбрости. Раз ему доверили командовать полком, он должен отвечать за всех бойцов, за полк.
Через несколько часов показалась станица, где еще вчера находился штаб кавалерийского полка. Сверху, из редкого леска, через который ехали Дундич и Шпитальный, была видна сельская площадь. На ней толпились люди.
— Какой сегодня праздник? — поинтересовался Дундич.
— Праздник святого лодыря, — пошутил Шпитальный.
— В таком случае, по какому поводу на площади столько народу?
— Мабуть, митингуют. — Шпитальный насторожился. От его зоркого взгляда не ускользнули несколько офицеров, стоявших на площади.
— Та цэ ж охвицеры. Що им, сукыным сынам, у нашому полку трэба? Невже хлопцив хотять на свою сторону пэрэтягнуты?
Всадники подъехали еще ближе. По всему было видно, что белые захватили населенный пункт.
— Бачишь вон того, що в доломани?
— Вижу, — ответил Дундич. — Это капитан Чирич. Вот где, гад, мы с тобой встретились!
Ни в храбрости, ни в ненависти Олеко не знал границ. От перебежчиков он знал, что в стане Мамонтова находится сербский капитан, который при допросах издевается над пленными. Они называли его сокращенно «Чир». (Это прозвище запоминалось им легко, так как станица, где находился штаб Мамонтова, называлась Нижне-Чирская.)
«Капитан Чир? Не Милан ли это?» Чирич уехал на Дон к Мамонтову. При всем критическом отношении к капитану Олеко не хотелось верить, что его бывший сослуживец превратился в двуногого зверя.
Вскоре Олеко убедился в том, что капитан Чирич и мамонтовский палач Чир — это одно и то же лицо.
Когда мамонтовцы повели новое наступление на Царицын и белый генерал грозился взять штурмом крепость на Волге, к Дундичу неизвестно каким путем попала записка. На сербском языке убористым почерком было написано: «Мой бывший друг! Все твои наглые вылазки, позорящие доброе имя сербского офицера, нам хорошо известны. Мой шеф — генерал Мамонтов — приказал своим верным казакам изловить тебя и представить на его суд. Советую, пока не поздно, убраться с Дона подобру-поздорову. Если останешься — пеняй на себя…»
Еще не так давно Олеко по своей наивности считал, что его враги должны ходить в прусских мундирах, носить немецкие фамилии, разговаривать по-немецки. Дело, оказывается, не в том, к какой национальности принадлежит человек, какой мундир носит, на каком языке объясняется. Чирич и он говорили на одном языке, но что общего между ними? Чирич — враг немецких рабочих и советских людей, а следовательно, и его враг. С ним нужно поступить так, как поступают в бою с противником.
