– Да черт с детьми! – почти орал Кириченко. – Вы что, не понимаете, как меня подставили? Если она там доложит? За меньшее можно по расстрельной статье загреметь! И свидетелей полный зал!
– Так это ведь ваши свидетели, – усмехнулся собеседник, – сами не донесут. И повторяю, вы-то в чем виноваты? В утвержденной вами программе ничего нет. Ну, а за чужую инициативу загремите вы максимум вслед за вашим другом и покровителем Хрущевым в какой-нибудь Ташкент. Другого вам надо бояться, Алексей Илларионович – если наши дела вылезут наверх. Тогда, уж простите, вас никто и ничто не спасет! Но не беспокойтесь, уж я-то засветиться не больше вашего заинтересован. Конечно, если меня не арестуют – тогда я молчать не буду.
– Вы можете просто умереть, – сказал Кириченко, – сопротивление при задержании или попытка к бегству.
– Еще убийство на улице неустановленными личностями, – ответил человек, по виду зажиточный селянин в потертом городском костюме поверх вышиванки, – но не советую. Во-первых, у нас осталось подробное описание наших с вами дел с документами и списками свидетелей, или даже их показаниями – а это, даже за чисто экономические дела, высшая мера, по вашему закону. Во-вторых, всех наших людей в вашем окружении не знаю даже я – вы хотите, чтобы после пришли к вам и к вашей семье? На охрану не надейтесь – поскольку любой там может оказаться нашим. А первый секретарь – это все ж фигура публичная, вам надо иногда и на всяких мероприятиях выступать. Думаете, вас не достанут?
– Будьте прокляты, – сказал Кириченко, – вы же проиграли эту войну! Зачем вам все это? Я ж готов был дать вам все, что вы просили.
– За одним малым: командовать парадом вы оставляли себе, – заметил гость, – а нас это категорически не устраивает. И проиграли не мы, а неудачник Адольф. Так союзники – это величина переменная. Уж простите за сегодняшнее, ничего личного – но вам надо было показать ваше место. Или нам завтра на Крещатике подобное организовать? Или же, допустим, вы труп этой москальской сучки найдете – и как тогда оправдаетесь?
– И чего вы добьетесь? – спросил Кириченко. – Не будет меня, пришлют другого. Вы всерьез верите, что Сталин смирится с самостийной Украиной?
– Надеемся на ваше благоразумие, – ответил человек в вышиванке. – Сидите как прежде, исполняйте обязанности. И совершенно необязательна «самостийность», по крайней мере пока – пусть номинально Москва будет править. При чем тут реальная политика на местах? Идеальный симбиоз, равновесие – тому, кто сидит в Кремле, виден послушный «наместник» и ничего более, мы обеспечиваем внутренний порядок, а вы – чтобы никто не лез в наши общие дела. И все довольны, все спокойно.
