– Да. Важно. Ну, у меня ведь особо нет выбора, ты уж извини, что я напоминаю.
– Нечего тут извиняться.
Тем же вечером я начала составлять письмо в «Британские картины». Обзор того, как ко мне попала картина, как я узнала технику Гогена, мое расследование касательно происхождения картины, многие месяцы работы. Все чеки были подготовлены, учетная книга с вокзальной распродажи в Риме на месте, составленная мной история была расписана до мельчайших подробностей. Фотографии каждого этапа, образцы краски и предметное стекло, документация от «Сосьете мутуале». Должна признать, выглядело это все довольно убедительно. Но бумаги, провенанс и даже сама картина никого не убедят, если неубедительной буду я. Конечно, врать ради спасения собственной жизни мне не впервой. В каком-то смысле вся моя жизнь, вся придуманная мной жизнь всегда зависела от моего умения врать, делать себя тем, кем я на самом деле не являлась, наблюдать, имитировать и притворяться до тех пор, пока любая необходимая на тот или иной момент маска не прирастала ко мне настолько, что становилась моим вторым лицом. Я часто наслаждалась этим, даже гордилась, хотя бо́льшую часть времени делала это совершенно автоматически. Какую бы личность я ни выбирала, я всегда могла сыграть ее – более или менее удачно. Однако на этот раз все было иначе: стоит маске соскользнуть хотя бы на миллиметр – и моей игре придет конец, к тому же с какого-то момента для меня все происходящее стало чем-то куда более важным, чем просто игрой.
Письмо от Руперта пришло девятнадцатого марта. Одиннадцать утра, десять по лондонскому времени. Видимо, в «Британских картинах» действительно многое изменилось, раз он был на работе в такую рань. Высунувшись из окна спальни, чтобы мобильник лучше ловил сеть, я позвонила на коммутатор и попросила соединить меня с Рупертом.
– Отдел европейской живописи, чем могу вам помочь? – раздался голос в трубке, и я повторила свою просьбу. – Боюсь, у Руперта сейчас встреча, – не задумываясь, ответила девушка.
– Пожалуйста, скажите ему, что его спрашивает Элизабет Тирлинк.
– Боюсь, его нельзя беспокоить.
– Просто передайте ему, кто звонит.
Возбуждение было низкопробное, но все-таки я ощутила его, услышав голос Руперта. После всех необходимых взаимных реверансов мы договорились, что я как можно скорее доставлю картину к ним и передам в аукционный дом на хранение до тех пор, пока они не проведут экспертизу.
– Приглашение принято, танцуем! – заорала я да Сильве, бегом спускаясь по лестнице.
