Я до сих пор не понимала, как устроена двойная жизнь да Сильвы, перед кем он отчитывается, кто отдает ему приказы. Разнатович приходился ему в каком-то смысле коллегой, но не начальником. Учитывая, что известность в организованной преступности обычно находится в обратной пропорциональности к власти, я, конечно, не думала, что да Сильва отдает честь какому-то комичному персонажу в бриллиантовых перстнях в зале, застеленном белыми шкурами, но, с другой стороны, мне было сложно представить, что он отчитывается перед каким-то вонючим престарелым крестьянином из тех сицилийских боссов, которых иногда все-таки удавалось засадить за решетку. Возможно, стоматолог или юрист средней руки в римском офисе с кондиционером. Откуда мне знать?
Дотторе ди Маттео проводили к нам ровно в семь. Он оказался куда более пунктуальным, чем служба обслуживания номеров, сильно припозднившаяся с заказанным мной чаем. С ощущением взаимной неловкости мы пытались вести светскую беседу ни о чем, а да Сильва ругался с администратором по телефону в соседней комнате. Потом молодой официант-блондин с грохотом вкатил в номер огромную серебряную тележку. Перед нами поставили три видавшие виды чашки, чайник с чуть теплой водой и пластиковый контейнер с чайными пакетиками. О молоке не приходилось и мечтать. Как только тележка со скрипом уехала, мы перешли к делу. Ди Маттео, стройный мужчина в светлом костюме, церемонным жестом протянул мне визитку, на которой было написано «Директор по материальным ресурсам». Неплохая формулировка, подумала я.
Не говоря ни слова, ди Маттео положил на наш унылый чайный столик лист бумаги формата A4, и я быстро пробежалась по списку инструкций, обозначенных как «ключевые вводные» к нашему разговору. Картину предлагалось называть «объектом». Запрещалось произносить вслух имя художника. Об истории с ипотекой всегда предлагалось говорить как о реальном событии. Я не должна была обращаться к дотторе напрямую по имени. С их стороны было крайне любезно напечатать английский перевод инструкций, и я постаралась придерживаться предложенной линии. Как минимум этот разговор можно было считать возможностью попрактиковаться в презентации нашей легенды, которую вскоре предстояло представить в «Британских картинах». Но тут я дошла до последнего пункта в списке инструкций, в котором говорилось, что «Джентилески» получит десять процентов от сделки при условии, что объект уйдет за сумму, равную или превышающую ту, которая будет указана в каталоге заведения, выставляющего картину на торги. Мы с Разнатовичем так не договаривались. Банк был лишь прикрытием для нашей аферы, только и всего. Просто было бы слишком подозрительно, если бы я сама выступила в роли владелицы картины, особенно если она уйдет за ту сумму, которую я ожидала за нее получить. Я покачала головой: где сядут, там и слезут! Достала свой «Монблан» и написала: «100 % от суммы выше указанной в каталоге цены причитается „Джентилески“, как договаривались». Ди Маттео покачал головой.
