воспоминание). На мой взгляд, лучше всего этот образ дан в стихотворении
The Bluebird, собирающем в единое целое птичий мотив, закрытость от внешнего мира и травму, слабость и уязвимость, которая остается с автором навсегда. Птица – это слабое, маленькое существо (юный Чинаски, Кэсс, изнасилованная девочка), живущее в сердце взрослого человека как в клетке его травматической тайны, незабываемой и неизбывной:
«в моем сердце есть синяя птица, которая
хочет наружу,
но я слишком крепок,
я говорю, оставайся внутри, я не дам
никому тебя
видеть.
в моем сердце есть синяя птица, которая
хочет наружу,
но я заливаю ее виски, вдыхаю
сигаретный дым,
и ни шлюхи ни бармены
ни бакалейщики
никогда не узнают
что она
там.
в моем сердце есть синяя птица, которая
хочет наружу,
но я слишком крепок,
я говорю,
будь там, или ты хочешь
взбесить меня?
или ты хочешь запороть всю
работу?
или ты хочешь провалить мои продажи
в Европе?
в моем сердце есть синяя птица, которая
хочет наружу,
но я слишком умен, я выпускаю ее
лишь на чуть-чуть по ночам
когда все спят.
я говорю, я знаю, что ты там,
поэтому
не грусти.
затем я помещаю ее обратно,
но она всё поет понемногу
оттуда, я не даю ей совсем
умереть
и мы спим вместе
вот так
по нашему
тайному пакту
и этого хватит, чтобы заставить
мужчину заплакать,
но я не заплачу,
* * *
«Хлеб с ветчиной», помимо прочего (и на этом сравнении мы остановимся), проливает свет на главную, как мне представляется, литературную связь Буковски – связь с текстами и с жизнью Луи-Фердинанда Селина. Сам Буковски часто упоминал тут и там о своем увлечении Селином, хотя и не обходился, как это водится у литераторов, без некоторой язвительности. Так, в одном интервью он говорил о Селине следующее: «Я лежал в постели и читал – и вдруг начал ржать. И ржал до самого конца. Не так, знаете, „ха-ха-ха“. Просто от радости. То, что он писал, – настоящее» <…> «Но вот после, знаете, он стал чудить; его обманывали издатели, ему сломали мотоцикл, или украли велосипед, или еще что, и он начал всё время ныть, понимаете: «Это неправильно и то неправильно. Растерял всё, что у него было в первой книге, взял и растерял»[27]. Может, и растерял, но кое-что из растерянного Седином Буковски подобрал себе. В первую очередь это касается юмора – злого и всепобеждающе спасительного. В стихотворении Afternoons into night он напишет: «книга Селина лежит / на краю ванной. / я читаю ее, когда моюсь, / и смеюсь»[28]. Селина он воспринимает прежде всего через юмор, смех. И сам пытается работать в том же ключе.
