Хитрого и лукавого пройдоху уличить в изобретательном вранье некому было, да и незачем, беглопоповец так беглопоповец, все оуновцы нынче находились в бегах, тем и живы, хотя к этому разряду священнослужителей относили тех, кто порвал с официальной церковью и примкнул к старообрядческой общине.
Хрисанф был ярый бандит с претензией на некоторую обособленную свою значимость, возвышающую его над другими. Он и псевдо выбрал себе Отец в расчете на определенный смысл в соседстве с именем Хрисанф.
И тут он прослышал о толковом, ладящем с властями отце Иннокентии. Поинтересовался Хрисанф, не однокурсник ли его этот Иннокентий, который, помнится, в немилость попал самому Поликарпу Сикорскому — организатору Украинской автокефальной (автономной) православной церкви, именуемой УАПЦ.
Не один Иннокентий был вышиблен тогда из епархии, благо остался жив, за признание московского патриархата, уводящего верующих от внедряемой Сикорским западной ориентации. Идейным наставником у отца Иннокентия оставался архиепископ Алексий Громадский, не изменивший православию, за что и был убит бандеровцами по прямому указанию Сикорского.
И вот отец Иннокентий всплыл на доходном приходе после изгнания фашистов и возвращения в западные области Украины Советской власти. В глазах Хрисанфа он стал предателем, которому за одно недавнее благословение паствы идти на большевистские выборы надо переставить глаза и вырвать поганый язык. Так выразился бывший дьяк.
Встречи, бурной словесной перепалки хотел Отец Хрисанф с Иннокентием и утоления какой-то давней обиды и сегодняшней слепой озлобленности, как будто тот виновен был в его преступной, ни к чему не пригодной, кроме насилия, жизни.
На другой день к вечеру Хрисанф первым пустил в Бабаево Федьку Шуляка с заданием собрать у дядьки Парамона кое-кого из селян, чтоб среди них обязательно находились конюх Мохнарыло и Митька Готра.
— Харчей надо раздобыть, день завтра долгий, — выдал свои мысли Кушак.
— В село не смей! — одернул Хрисанф. — Только бы и бегал. Накроют.
— На хутор пошлю, заказ мой был.
— К бабе тянет, а не харч, — не соглашался Хрисанф. — Дела сделаю, после полуночи можешь идти.
— Говорю, послать хочу, а сам тут… У этой Кули не разбежишься. Кто с ней якшается?
В ответ не услышал ни слова.
Темень нашла, все смазала, ничего не видно. Глухая ночь наступала.
— У Парамона сыновья живы? — раздался тихий скрипучий голос Хрисанфа.
— Не слышно о них, значит, живы, — отозвался Кушак.
