— Около семи месяцев.
— Что же они так долго держали? Проверяли? Или учили чему?
— Я не спрашивал их, держали, и все.
— А я спрашиваю, ты ноль внимания: учили американцы чему-нибудь?
— В смысле разведывательному делу?
— О! Понятливый. Значит, учили. А мы знаем, чему они учат и для чего.
— Ничего ты, сопляк, не знаешь. То, что ты только начинаешь понимать, я давно забыл, — решил круто оборвать Сухарь, сочтя момент самым подходящим.
Кушак вскочил, разъяренный.
— А ну лижи сапоги, гад! — схватил он с земли винтовку и загнал патрон в патронник. — Ползи, сволота, до трех считаю. Первый раз мне НКВД спасибо скажет.
— Сопляк, повторяю! Немецкий абвер меня учил. А ты на американском подловить хочешь. Сам не смыслишь в этом ничего. Опусти винтовку. Вояка!
Ствол винтовки стал вяло клониться вниз.
— Проверим, — произнес утешительное для себя Кушак и, приказав завязать глаза Сухарю, отобрал у него наган.
Сначала Сухарь шел, держась за палку, потом его везли по ухабам на телеге. Наконец остановились. Кушак повел свой «трофей» в дом, усадил на лавку, но повязки не снял.
Кто-то шнырял рядом, задевая за колени, сзади противно чавкали, а под боком кто-то бряцал затвором, раздражая. Потом все стихло. И тут с глаз Сухаря сдернули повязку.
Освещенные лампой, перед ним за столом сидели двое. Один в светлой украинской рубахе, с холеным, чисто выбритым лицом и аккуратно зачесанными назад темными маслянистыми волосами. Другой выглядел намного старше, с тощим, вымученным лицом, с жиденькими грязновато-седыми волосьями на голове и в бороде, с накинутым на плечи френчем польского покроя. На впалой груди его поблескивал крупный крест с распятием. На церковного служителя он не смахивал, выглядел слишком неряшливо. Упорный, пронизывающий взгляд уперся на неизвестном человеке. Возле стола переминался Кушак, и с таким видом, будто хотел сказать: сейчас мы тебе покажем! Только теперь в руке у него Сухарь заметил кольцо из колючей проволоки, понял — это удавка, прозванная бандитами «катюшей».
— Говорят, «ястребка» ты убил вчера? — спросил прилизанный чистюля.
— С кем я говорю? — вопросом ответил Сухарь, напряженно соображая, как бы в разговоре не переборщить.
— Ты нарушаешь нашу заповедь. Она тебе не знакома, потому мы немного потерпим.
— Я ее знаю с давней поры. А излишним любопытством никогда не страдал. Спрашиваю, потому что хочу знать, могу ли доверить свою тайну. С кем я имею дело?
За столом переглянулись. «Церковник» согласно кивнул, «прилизанный» продолжал:
