— Пойдем. Только, знаешь, давай встретимся прямо у входа. У меня после парада есть еще дело: надо повидать сына одного моего однополчанина. Так что лучше всего у входа, в восемь часов. Согласна?
— Ну, конечно, согласна, — сказала Тамара. Она обняла Ивана Алексеевича, и, хотя на улице было прохладно, ее темные, загорелые руки были по-прежнему влажными и горячими.
Катя хотела посмотреть военный парад и даже готовилась к этому знаменательному дню. Накануне пошла в парикмахерскую, но там на завивку и на маникюр была такая очередь и так тяжело пахло палеными волосами, жженой пробкой и эмульсией, что Катя не выдержала. Постригли ее в мужском зале, она всегда стриглась коротко. Старик парикмахер сказал ей негромко:
— Ваши-то девочки тоже прибегали… брови красят.
— Ну да?
— Точно. Сами увидите. Ничего не поделаешь, рабочий класс. Что хотят, то и делают. Можете вы им запретить?
— Я, конечно, с ними поговорю.
— Э-э… Разговорчики… — сказал старик раздраженно. — А вот я поставлю на производственном совещании, чтобы мастера за такое дело не брались. Подумаешь, план! Лучше на одеколоне будем натягивать…
Действительно, у многих девочек брови и ресницы были так насурмлены, а на щеках играл такой подозрительный румянец, что Катя решила с ними поговорить.
— Вы к нам всегда придираетесь, — ответила Аля Масленкина. — Даже странно. Все нас хвалят, даже инженер Ирина Викторовна, на что дама строгая и образованная, и та хвалит. Мы не только подростковый, мы взрослый план выполняем.
Катя подумала и сказала:
— Я потому говорю, что мне хочется видеть вас красивыми, а вы на раскрашенных матрешек похожи.
Клава Мельникова так быстро заплакала, как будто только и ждала этих слов. Аля взглянула на нее и захохотала.
— У тебя слезы черные! Черные слезы, черные слезы!.. — говорила она, показывая на Клаву.
Глядя на них, Катя засмеялась:
— А ну, марш мыться, а то все свои подушки перепачкаете.
Деятельно готовились к параду и мальчики. Сашей Турчановым Катя прямо залюбовалась. Он за последнее время весь как-то выпрямился. Физический труд пошел ему впрок. Черты лица определились, стали мужественными. С детдомовской одеждой Саша, впрочем как и все ребята, решил поскорее расстаться. Он купил себе офицерскую гимнастерку и брюки-галифе, от отца у него остались высокие кирзовые сапоги, которые он теперь носил и чистил самозабвенно. Это была почти военная форма, только что без погон! И она очень шла ему.
— Саша, а ведь тебе через два года призываться, — сказала Катя.
