— Ишь, герой сопливый, — сказал голос из траншеи. — Иди сюда!
Но он засмеялся, побежал верхом, звякая котелками. Повар, поворачивая больное лицо на чуханье снарядов в небе, разливал по котелкам борщ.
— Черпай, Семен, полней — чего вертишься!
— У него чирей вскочил на ...?
— Вертит шеей, як гусак!
— Ложись! — истошно крикнул кто-то. Повар, охнув, шмякнулся на землю, покатился черпак. Все захохотали: это была шутка, только сержант недовольно пробасил:
— Разыгрались, игруны — борщ-то пролили! Чей черед? Подставляй, Али!
Огонь переместился — снаряды рвались где-то в тылу, Алихан бережно нес полные котелки. Колыхался розовый борщ, под жирными блестками выступала мозговая косточка, от духа баранины с чесноком выступала испарина. «Может, Гандулинов спирта даст, я спирт могу с водой пить, а он — так, с мясом борщ, хорошо стали кормить…» Он сошел по ступенькам в полутьму подвала, освещенную бензиновыми коптилками.
— Принес, Али? Ребята, обедать!
Радист, второй связист, Спицын, автоматчик Гомзяков, шоферы — Маслов и Миронов, писарь очкастый — Сережка присели, сдвинулись, застучали ложками, втягивали со всхлипом, отдували вкусный пар.
— А Гандулинов где? — спросил Алихан. — На посту нет, я не видел шел.
Все остановились, глядя в котелок с борщом, кто-то коротко передохнул.
— Ешь! — сердито сказал Гомзяков. — Был Гандулинов, да весь вышел.
— Как?
— Так. Как ты ушел, пяти минут не прошло — и амба. Осколком. С того бугра долетело. Прямо под лопатку.
— Осколочек-то всего с копейку… — сказал Миронов.
— Ешьте, что ли! — оборвал Гомзяков и первый полез ложкой поглубже.
Все заторопились за ним. Только Алихан сидел сгорбившись, неподвижно. Он не мог есть.
* * *
В ночь на двенадцатое до рассвета тряслись известковые своды, сыпалась оттуда крошка, весь берег тяжко вздрагивал от авиабомб. Пищали аппараты, кричали на связи телефонисты, над картой угрюмо нависал майор, покусывал губу: на плацдарме на том берегу дело было плохо.
День сочился в подвал серыми ступенями, сердитая девушка из медсанбата мыла руки спиртом, Алихан изредка взглядывал на нее. Майор сломал карандаш на карте, бросил его на пол, выругался: за Вислой стирались номера батальонов, по Висле плыли трупы, доски, солома, — кипела вода, вырастая частыми столбами: пополнение не могло переправиться. Он видел все это, хотя из подвала Вислу нельзя было увидеть. «Эх, эх! — шептал майор, — ребята, эх, ребята!»
Алихан сделал браслетик из соломы и хотел подарить его медсестре, но не решился. Сестра собрала свою сумку, выждала затишья и ушла.
