— А у тебя?
— У меня их нет, но я не могу вернуться в жизнь, пока жив брат.
— Ты… — его ангел-хранитель? — усмехнулась Анна.
— Я человек, а не ангел, — сердито осекла Огаста, — Брат меня любит, а если я оживу, то забуду его; он меня потеряет.
— И ты просто слоняешься тут, ожидая его смертного часа?
— Да.
— … Ты здесь с кем-нибудь дружишь? Или у вас не бывает чувств?
— Я подружусь с твоей мамой.
Анна вновь почувствовала холод в лопатках. «Вот, — подумала, — действительно листья одной ветки. Что тот, что эта — грубияны и страхотворы!».
— … Из твоих слов следует, что это — здесь — для вас — не навсегда? Отсюда духи снова могут вернуться на землю?
— Да, когда излечатся.
— Так что же тут такое — Чистилище?
— Тут — Царство Правды.
— А… Рай?…
— Царство Правды едино, и в нём есть всё, что может быть; всё, что нам нужно.
Лестница сводила в туманно-зелёное марево. Анна ожидала увидеть что-то вроде сквера у набережной, но никакого моря не было даже на горизонте, только эта непомерно заросшая волнисто холмистая долина дремала внизу.
— Это и есть сады?
— Да. Это Иден.
— Мы тут не заблудимся?
— Тут такого не случается. Все приходят куда им надо, и встречаются с кем положено.
— О, поистине совершенный мир…
Глава XXVI. В которой Эжен готовит ловушку, а Макс объясняет природу света
Жорж алчно рассматривал гравюры в старинной книге об оружии, прислонившись к печи.
— Привет, — окликнул его Эжен, — Макс ушёл, а я придумал одну штуку. Пойдёмте-ка.
Под сенью книжных полок он усадил брата и сестру на жерди своих предколений:
— Не знаю, куда он меня потащит, но вечером нас с Максом дома не будет. Наверняка он скажет вам никому не открывать, но вы не слушайте, потому что должен прийти один важный гость.
— Эмиль? — спросила Полина.
— Нет. Старичок один. Его зовут Гобсек.
— А что в нём особенного? — подал голос Жорж, обстригающий маникюрными ножницами писчее перо в напрасной надежде на гневный запрет.
— Он прикарманил бриллианты вашей мамы — вот что. Но он не вор, он просто купил их у неё по непростительно низкой цене, когда она была рада лишней сотне франков. Итак, вы пустите Гобсека, покажете, что знаете его, назовётся себя детьми графини де Ресто и — что главное — попросите вернуть бриллианты. Он, конечно, потребует денег. На этот случай я положу в «Левиафана» пятьсот франков — вот они. Они мои, но, когда Полина достанет их и протянет Гобсеку, ты, Жорж, сделаешь то, у тебя очень хорошо получается: закричишь, что это ваши последние гроши, что папа вас убьёт, на что ты, Полина, ответишь, что честь дороже жизни.
