Глава XXIII. В которой Люсьен подвергается эксперименту
Принесли завтрак.
— Эй, любезный, — сказал Люсьен ещё слуге, — Не смей раззанавешивать окна и принеси мне тёплую одежду, чтоб я мог выйти на улицу.
Его желание было исполнено, но по-издевательски: в качестве обуви представили лапландские сапожки из оленьей шкуры с длинными высоко загнутыми носами; штаны, байковые, на тёплой подкладке, видимо содрали с какого-нибудь революционера: они были исполосованы вдоль республиканским триколором; к атласному кроваво-красному халату добавили белую, украшенную шоколадным шнуром, меховую внутри жилетку, какую надевает, верно, молдавский пастух на зимний праздник.
— А где цилиндр и трость!? — трясясь от злости, закричал Люсьен.
Тупо услужливый камердинер принёс и это. Шляпа оказалась зелёной, палка — метровой, тяжёлой, толстой.
— Пошёл вон! — прогнал прислугу Люсьен, а барахло оставил себе.
Походив возмущённый вокруг несовместимых одежд, он вдруг рассмеялся и стал напяливать весь этот цирк на себя и вскоре, наряженный, как пугало на свадьбу, вышел из своих апартаментов. Он не намерен был, конечно, идти в полицию с доносом. Просто отправился гулять по дому. Это был очень старинный особняк, настоящий замок с башенками, с открытыми галереями. Этажей — не менее пяти. Но всё в давнем запустении. Когда-то тут явно случился пожар. Выхода не найти, разве что во внутренний пятиугольный двор, посреди которого зияет заброшенный фонтан; на нём, по стенам и столбам, подпирающим галереи, — увядший, почерневший плющ. Люсьен спустился по общерблённым ступеньками на скользкие камни, оглянулся, поднял голову. На фронтоне крыльца когда-то была надпись, от которой уцелело несколько букв:
Пленник вернулся под крышу, двинулся дальше. Разглядывал то полустёртые, то полуобгоревшие, то полуосыпавшиеся фрески, изображавшие какие-то галантно-легкомысленные сценки, а стрельчатые рамы, ниши, арки нагоняли ещё большее уныние, чем закопчённые ножки смешливых пастушек на стенах…
— Кто это здесь ходит? — услышал Люсьен за своей спиной заигрывающий оклик. То заговорил ним старик, наведший на метафору зерна.
— Человек, а из людей — самая последний урод, содержанец извращенца и убийцы, желающий зла всему ему известному…
— Пойдём со мной. Я покажу тебе что-то интересное.
Старик привёл Люсьена в башню, где располагалась алхимическая лаборатория, где в полумраке поблёскивали колбы, бутылки и пробирки, трубки, золотые, медные сосуды, кованые сундучки, и пахло не то ванилью, смешанной с полынью, не то плесенью с амброй, не то мышами и розами… На столе лежали древние огромные пыльные книги и стоял пустой стеклянный куб. Сверху к нему крепился баллончик с вентилем.
