— Вы меня спасли от смерти, обогрели, накормили… Я не понимаю, зачем я вам нужен.
— Разве я не сказал этого сразу же, на мосту?
— Я не помню, но скорее всего это было что-то утешительное, а значит, неправда. Не надо никаких добрых слов. У вас есть ко мне интерес. Просто скажите, какой… Я нищий, у меня ничего нет, даже репутации порядочного человека. Я не смогу вам помочь ни в интригах, ни в афёрах, ни в мистификациях, ни в чём другом…
— Ты мне можешь пригодиться не для дел, а для забавы.
— Для какой?
— … Кинь-ка мне персик.
Люсьен исполнил просьбу. Серый Жан повертел плод на ладони, взял со столика обою-доострый нож и надрезал от череночного углубления по ровной закруглённой бороздке, осторожно разломил.
— Ответьте мне прямо! — настаивал Люсьен, — Мне уже безразлично всё сущее,… но тем невыносимее неизвестность…
Англичанин надкусил дольку персика и, раздавив его мякоть языком об нёбо, спросил:
— Ты обязательно хочешь быть мне благодарным?
— Может быть, через час я буду вышвырнут обратно на улицу!?…
— Нет! Клянусь, ты уйдёшь отсюда, только если этого захотим мы оба — я и ты.
— Вы уже хотите?
— Меньше всего не свете. Я скорее опасаюсь, как бы не захотелось тебе, хотя у меня…
Не договорил: где-то наверху, над лестницей глухо грохнуло, и послышались тихие приближающиеся шаги — вниз по ступеням. В комнату вплыла, словно лебедь, прекрасная дама в белых просторных шелках с длинным шлейфом. Волосам её, волнистым, тёмным в рыжину, позавидовали бы героини полотен Россетти, а лицом она была похожа на леди Гамильтон. Она кивнула Серому Жану, что-то проговорила по-английски, тот встал, приблизился и тоже сказал нечто неразборчивое.
— Простите меня, — подал голос Люсьен, — но это невежливо: шептаться на незнакомом для присутствующих языке!
Дама удивлённо и с любопытством посмотрела на раздетого, исхудавшего человечка и пропела по-французски:
— Просто мы считали, что в Париже воспитанные мальчики знают английский.
— А вот зверьки, живущие на сваях сенских мостов, не знают, — заступился Серый Жан, — Крысёнок, назови миледи твоё имя.
— Люсьен Шардон.
— Маргарита Девере, — в ответ представилась прелестная и, отвернувшись, развязала шнур у шеи; распустившаяся в вороте хламида опала на пол, оставив даму одетой только в тёплый воздух и восхищённые взгляды. Её соотечественник с улыбкой подал ей половинку персика. Маргарита вошла в темноту; нежный силуэт искривился и пропал в морщинах дверного стекла.
