— Тогда я тоже не отвечу на какой-нибудь твой.
Это прозвучало угрозой, и Максу стало смешно, но едва его взор упал на исполосованную межрёберными бороздами, покрасневшую от растирания спину, всё веселье кануло. Он наклонился и дрожащей одетой рукой стряхнул с неё тёмно-серые катышки. Эжен поёжился от щекотки.
— У меня мало к тебе вопросов. То есть, много, но ты на них вряд ли сможешь вразумительно ответить.
— Вопрос надо правильно построить, а ещё помнить, что молчание тоже что-то значит.
— Заповеди сыщика?
— Ты дашь мне что-нибудь накинуть, или прикажешь до страшного суда щеголять в срамоте?
Подавая ему сверху через правое плечо чистую рубашку, Макс молвил:
— Отгадай загадку: кто в своей жизни слышит больше всех брани; перед кем люди не стесняются ни заголяться, ни испражняться?
— И кто? — спросил Эжен, просовывая голову сквозь дыру в белом льне.
— Это Господь Бог — всевидящий и всеведающий.
— Хоу! Глубины твоих тайных знаний?
Макс чуть принуждённо посмеялся, снял перчатки, повесил полотенца сушиться над камином. Через полторы минуты он увидел побратима шагающим к дивану. Рубашка свисала до эженовых колен, кое-где прилипнув.
— Устал? — заботливо осведомился Макс; Эжен растянулся со словом: «Смертельно!».
— Я сейчас.
Скрывшись за занавеской у изголовья дивана, Макс вскоре вышел в длинном чёрном шёлковом халате с часто посаженными ониксовыми пуговками. Улыбку, которой встретил его Эжен, он счёл дурацкой, прелестной и таинственной. Погасил все свечи, кроме одной — самой окороченной и подсел к Эжену.
— Нам придётся делить это ложе.
— После того, как мы разделили поровну и без остатка одну мелкую медальку, это не кажется трудным.
— Позволь мне… Странная, конечно, просьба… Позволь связать твои руки.
— Зачем? Ты боишься, что я на тебя нападу?
— Вовсе нет. Это просто… невроз…
— Не во что?
— Невроз — цельное слово. Оно называет абсурдное, бесполезное, но навязчивое желание, вспомнить, например, какое-то имя, стащить вещь, которая тебе не нужна; поднять что-то с земли, повторять одну и ту же фразу…
— А, ясно.
Эжен лениво протянул вперёд руки, сблизил тонкие запястья.
Макс вынул из кармана эластичный, гладкий шнур, сплетённый из двух — фиолетового и золотистого. Всё это было трудно разглядеть, но Эжен заметил:
— Пижонская верёвка.
— Прости, пеньки не нашлось.
Макс стоял на коленях и бережно оборачивал шнур вокруг предоставленных рук; с каждым замыканием его сердце зализывала волна нежности. Он сосредоточенно сдвигал подкрашенные брови, разравнивая узы…
