Она приподнялась на локте и взглянула на его расслабленное лицо: оно могло принадлежать только человеку, никогда не совершавшему дурных поступков.
В узком просвете дверной щели что-то мелькнуло.
«Опять подслушивала… Господи, и что ей неймется».
Скоро уже год, как они жили вместе с матерью Хариса. Старушка не требовала повышенного внимания, передвигалась бесшумно, ела мало, но во все совала свой нос. Когда они только поженились, она восприняла «иностранку» настороженно, но тот факт, что Анна была православной, русской с греческими корнями, постепенно ослабил беспокойство свекрови.
Анна очень старалась вписаться в заданный жизнью сценарий: посещала по воскресеньям церковь, присутствовала на бесконечных крестинах и свадьбах, ходила с мужем на ужины к его друзьям, где они просиживали часами, перемывая кости греческим политикам, обсуждая последние глянцевые сплетни и демонстрируя друг другу атрибуты успеха и благосостояния.
Несмотря на все старания, Анна ощущала себя синицей в джунглях. Во-первых, она совершенно не умела притворяться, и все ее попытки поучаствовать в разговоре сводились к тому, что она улыбалась и поддакивала собеседнику, думая при этом о своем. Во-вторых, ей явно не хватало светского лоска. Гречанки обожали броские наряды, обувь на вызывающе высоком каблуке, не пренебрегали украшениями и ярким макияжем. Анна со своей мальчишеской короткой стрижкой, спортивно-городским стилем и неспособностью непринужденно носить дизайнерские сумки казалась себе угловатой студенткой, случайно затесавшейся в компанию роскошных поп-див.
Отдельной проблемой оказалась разница в восприятии такого естественного явления, как юмор. Анна выросла в семье, где никто ни на кого не повышал голоса, и если между родителями и происходило выяснение отношений, то это больше смахивало на обмен колкостями и остроумными шутками, чем на ссору. Ее отец обладал редкой способностью подмечать комичные стороны повседневной жизни и людских характеров. Его тонкие ироничные полунамеки зачастую были понятны только Анне — это был секретный язык общения, на который они переходили, как только оказывались в кругу посторонних людей. Греческий же юмор был бесхитростен, прямолинеен и не нес никакого скрытого смысла. При этом сами греки очень любили посмеяться, они громко шутили между собой в рейсовых автобусах, с экранов телевизора, в радиорекламе и даже в строгой обстановке административных инстанций.
Когда два года назад она приняла предложение Хариса и решилась переехать в Афины, казалось, что долго привыкать не придется. Греция представлялась ей солнечной, бесконечно дружелюбной страной, язык и культуру которой она знала с детства. На деле оказалось немного по-другому. Анна упивалась светом, сочившимся изо всех щелей триста дней в году, наслаждалась красками окружающей природы, но никак не могла обзавестись друзьями.
