Развернув папку с отсканированными газетными статьями, где подробно описывалось убийство префекта и весь последующий уголовный процесс, он принялся их листать, пока не натолкнулся на искомое. Одного из главных свидетелей — появившегося, правда, как-то запоздало, всего за несколько недель до окончания предварительного следствия — звали Доминик Кастела. Именно он, управляющий Театральной ассоциации Корсики, в тот трагический вечер встречал почетных гостей на ступеньках театра. И именно он якобы видел в подробностях, как было совершено нападение на префекта в темном переулке, хотя лица подозреваемого в темноте разглядеть не мог.
Прибыв в алебастровую Керкиру, Родион сделал лишь один звонок и без труда установил, что Энцо и Доминик Кастела состояли в прямом родстве. И складывалась из этого довольно неприятная картина: получалось, что главным свидетелем в деле Апостола выступал человек, хорошо знакомый с семьей осужденного… Неудивительно, что Энцо не спешил делиться с Дарио своими знаниями: он и по сей день не чувствовал себя в полной безопасности. Хитроумная сеть, в которую когда-то попал Апостолис Истрия, плелась искусными руками и состояла из десятков крепких узлов, которые Родион, теперь уже во что бы то ни стало, намеревался разрубить.
* * *
Проснуться не от разрывающего воздух звука полицейских и инкассаторских сирен, не от переклички дорожных рабочих под окнами, не от скрежета мусоровоза, а от шелеста волн — не об этом ли он мечтал шесть долгих месяцев!
Арендованный им домик с двускатной крышей стоял на пригорке, откуда сквозь дымчатые кипарисы вела к воде едва приметная тропа.
Накануне в соседней деревне, до которой было рукой подать, гремел какой-то местный праздник, Агия Марина, кажется. Там было все: и хороводы в национальных костюмах, и томление десятка бараньих туш над костром, и много, много вина…
Его он, видимо, перебрал.
Помнил только, что обнимался с каким-то белозубым греком, учил его вульгарным французским словам и, кажется, порывался станцевать с ним сиртаки.
Обычной расплатой за пьянство для него всегда служило очень раннее пробуждение и долгая пытка мигренью. Вот и в этот раз он поднялся ни свет ни заря.
Помотавшись по дому, Родион сварил себе кофе в турке и со вкусом потянулся.
А не пойти ли окунуться?
Прихватив полотенце и облачившись в слегка выцветшие пляжные шорты, он спустился к узкой полоске песка, на которой явственно проступали отпечатки чьих-то лап. Собака в рыжем ошейнике расположилась поблизости, у кромки воды, и самозабвенно вылизывала себе брюхо. Чуть правее темнела чья-то небрежно брошенная одежда. Родион сложил свои вещи рядом и с разбегу нырнул.
