Пока я говорил, Иван кивал головой, как бы соглашаясь со всем сказанным, затем хмыкнул, глянул на меня весело, и сказал.
— Ну, тогда слушай, что было дальше: вообще-то ты поступил как настоящий ХЕРОЙ, девчонок-то ты отбил, но вот зачем нужно было обзывать этих, — он указал глазами на блатных. — Они же извинятся начали.
От его слов меня бросило в жар – выходит все сюда попали из-за моего длинного языка. Вытерев тыльной стороной ладони мокрый лоб, я с робостью спросил.
— А сильно я их обзывал?
— Та нет, сперва не сильно, вот этого, — он ткнул пальцем в парня с обвислыми щеками, дававшего мне воды, — ты обозвал хомяком и фраером ушастым, он возмутился и сказал что Быстрого ещё никто безнаказанно не оскорблял, мол обзовись, кто ты есть.
— А я?
— А ты сказал, что тебе до лампочки всякие быстрые хомяки, и если этот быстрый хомяк ещё раз полезет к нашим девчатам, то он ему пасть порвет, моргала выколет, и что он после этого всю жизнь на лекарства работать будет. Его товарищи после твоих слов стали над ним смеяться и обзывать Быстрым хомяком.
Ну на фига как я разошелся, не-ет надо бросать пить, так спьяну можно договорится до расстрельной статьи, страшно становится, но нужно же узнать где морду мне разбили, хотя и так ясно.
— Вань, а дальше что?
— Дальше, дальше он тебе в глаз дал.
— А я?
— А ты ему в ухо.
— Ваня, дорогой, ну не тяни ты кота за хвост, говори уже, что дальше было.
— А что говорить-то, тут все вскочили, и наши и ихние, тебе опять в глаз дали, ты упал, ну а все остальные кинулись в драку, а когда пришла милиция – все уже лежали, кроме Семёна.
— Да-а уж, а девчонки наши где, тоже где-то здесь?
— Не-е девчонок ещё до прихода милиции мы успели отправить по домам.
— Ваня, а больше я не чудил?
— Как это не чудил, а кто здесь в милиции концерт устроил? — весело усмехнулся он.
Я схватился руками за свою больную голову – ни фига себе премию обмыл. Мало того, что с бандюками подрался, так ещё и в милиции отличился.
— Вань, а Вань, а какой я концерт здесь устроил, — с тоской в голосе и предчувствием бесплатной поездки к северным оленям спросил я.
— Как какой, музыкальный! И песни исполнял такие интересные, я таких и не слышал никогда. Шансон вроде бы ты сказал, они называются, или блатняк, я тут немного не понял.
— Песни?
— Ну да, как только нас закрыли здесь, вон тот, — он показал на лежащего к нам спиной худощавого парня, — стал тихо напевать какую-то грустную песню о судьбе арестантов. Ты немного послушал, а затем встал и говоришь, мол что за туфту тут поют, спели бы какой-нибудь блатняк или шансон, а то своим воем позорят честных ЗК. А их главный тебе и говорит, мол, что ты понимаешь в арестантских песнях, если на киче ни разу не сидел.
