Успеть на войну | страница 4
Сколько времени я пролежал, строя разные наполеоновские планы, не знаю. Но вот в замке дверей загремели ключи, дверь открылась, и ко мне вошли Максимыч и, наверное, доктор.
— Здравствуйте, как самочувствие?
Я промычал в ответ, показывая этим, что речь мне недоступна.
— Откройте рот, так-так, замечательно.
— Повернитесь, что у нас здесь? Теперь согните ноги, смелее, еще согните, все, ложитесь как вам удобно. Вот что я вам скажу, внутренние органы в порядке, ничего не отбито, переломов у вас нет, а синяки пойдут. Голову я вам смотрел утром при обходе, когда вы спали, там тоже сравнительно хорошо, так что недельки через две вы будете здоровы, речь к вам вернется не сегодня так завтра.
Говорил он уверенно, но смотрел на меня с жалостью, понимая, куда после выздоровления я вернусь. Записав что-то в большой блокнот, спросил у Максимыча, ходил ли я в туалет и какого цвета у меня моча, на что Максимыч ответил:
— Аристарх Евгеньевич, он ведь до нас двое суток в карцере был, а там только хлеб и вода, да у нас трое суток в беспамятстве, утром только бульон ему дал так что ходить ему нечем.
— Максимыч, сейчас будет ужин, ему надо, чтобы он ел сам, тело молодое, быстрее восстановится. Все, пошли в следующую.
Они подошли к дверям, постучали, двери открылись, и я увидел надзирателя в необычной форме и еще обратил внимание на спину доктора, которую не до конца закрывал медицинский халат. А там было интересно – на докторе было ХБ под ремень и галифе с сапогами, галифе были синими. Интересно, даже очень интересно, насколько я помню сапоги отменили в 1994-м, а синие галифе – в 1969-м, гимнастерку, одетую на надзирателе – в 1972-м. Вопрос – где я, нет, не так – когда я? Скоро ужин, придет Максимыч, надо попытается его спросить, одновременно дать понять, что у меня амнезия, а пока потренируюсь говорить, точнее промычать "Где я и кто я?"
3
— Да ты не торопись, пытайся пропеть, — это Максимыч пытался помочь мне говорить.
— Кааак меняяя зооовууут?
— А ты что, это тоже не помнишь? Подожди, я сейчас, — он подбежал к двери камеры, постучал, когда открылась кормушка, что-то сказал наружу и опять подошел к моей кровати.
— Сейчас доктор придет, он тебе все скажет, и расскажет, ты только не волнуйся.
Через какое-то время дверь камеры-палаты открылась, и вошел давешний доктор в таком же старомодном белом халате, который завязывается завязками на спине
— Ну, что случилось? — спросил он.
— Аристарх Евгеньевич, надо пошептаться, — зашептал Максимыч, косясь на меня.