Он приходил в себя с завидной регулярностью, хотя он этого и не желал. Каждое воспоминание из того периода жизни, было чрезвычайно травмирующим для законченного мизофоба[1].
Окончательно пробудился Саннэс к пяти годам, видимо мозг достаточно окреп, для того чтобы вместить и удерживать взрослую личность. Домочадцы, уже привыкшие что их младшенький выкидывает странные номера и ведет себя иногда неадекватно, воспринимали это спокойно. Хотя они все воспринимали спокойно, насколько потом понял Боргаф, как его назвали родители. Тяжелый и рабский труд на земле хозяина, с грабительскими налогами в девяносто процентов, вытравливали любой интерес и любознательность из его новой семьи. Они просыпались с рассветом, уходили в поля и возвращались поздним вечером, оставляя самого младшего присматривать за домом. Боргаф живший в двадцать первом веке, практически на самом верху социальной лестницы, тяжело воспринимал жизнь в таких условиях. Уличный туалет, он воспринимал как самого главного своего врага, конечно после сопливого братца. Он с ужасом осознавал, что когда ему стукнет семь, его отправят работать в поле и все что его ждет в этой жизни, это работа от заката до рассвета.
В один из дней Боргаф увидел, как мать с отцом о чем-то спорят, подойдя поближе он услышал.
— А я сказал достаточно большой! — рыкнул он и несильно влепил матери по щам. — Не смей со мной спорить женщина! — он нависал над ней, как огромный бородатый медведь.
Мать стушевавшись пошла в дом, а отец развернулся и сразу же наткнулся взглядом на раззявившего рот Боргафа. Он никогда не видел, чтобы мужчина бил женщину, а тем более свою жену. Отец направился в его сторону, тот заметался, но бежать было уже поздно.
Подойдя он сказал. — Бери вилы, иди убирай, — он сначала ткнул на вилы, потом на сарай.
Боргаф посмотрел на свинарник который находился в двадцати метрах отсюда, но запах добивал и сюда.
Он как можно более вежливо ответил. — Послушайте милостивый сэр, — сказал смотря снизу вверх на отца, уставившегося на него бараньим взглядом, — может быть лучше делегировать эту работу тому, кто для нее подойдет лучше? Я физик и мое оружие, это интеллект, — он постучал пальцем по голове, — я презираю физический труд, тем более связанный с фекалиями! Как насчет того, чтобы использовать мой интеллект по назначению? — говорил со снисходительной улыбкой, — Я могу рассказать вам практически все! Все! — он подчеркнул свои слова задранным пальцем вверх, — Что бы вы хотели знать? — Боргаф говорил с ним так, как тысячу раз до этого в своей прошлой жизни говорил с другими людьми, немного с высока и толикой снисхождения.
