уже получил представление.
Кем стали его ученики? Добрыми и честными мокби, мучениками, в честь которых курят фимиам, ополченцами, которыми восхищаются, профессиональными нищими, а может быть, бродягами и богохульниками, закончившими свои дни на плахе? Этого Коа не знал; все, что происходило в разоренных пригородах, оставалось делом темным, ведь они были оторваны от мира, окружены стенами и рвами, а население там обновлялось несколько раз в течение жизни среднего горожанина. Все взимало с провинций свою долю: болезни, нищета, войны, бедствия, невезение и даже успех, который возносил подхалимов и делал из них врагов; никто не был застрахован, все в конце концов умирали, но поскольку одновременно и прибывало не меньше мигрантов, беженцев, переселенцев, изгоев, ссыльных, перебежчиков и прочих неудачников, то разобраться было невозможно; эти внеземные существа, что местные, что пришлые, все были на одно лицо. Как и везде – а у людей точно так же, как и у хамелеонов, – каждый принимает цвет стен, а стены были облупившиеся и трухлявые, в том-то и заключалась трагедия. Так в Коа рассуждал циник, который являлся его неотъемлемой частью.
Оба приятеля проводили свои посильные исследования в нескольких направлениях. Они прилежно посещали мокбу, изучая там Гкабул, слушая комментарии мокби к тысячу раз перевранным легендам Абистана и наблюдая, как паства всякий раз впадает в состояние каталепсии, когда зазывалы приглашают ее на молитву приветствием: «Слава Йола-ху и Аби, его Посланцу», которое затем хором повторяли надзиратели и толпы молящихся, причем все это в напряженно-сосредоточенной атмосфере с подозрительными взглядами украдкой. Процесс напоминал потрясающий фокус: чем больше смотришь, тем меньше понимаешь. Верующими двигала нерешительность; иногда трудно было даже понять, живые они или мертвые и ощущают ли они сами разницу между одним и другим.
Ати и Коа также занимались друг у друга дома, когда можно было ввести в заблуждение бдительность так называемых Гражкомов, или Гражданских комитетов квартала, которые имели безусловное право проникать всюду, где заподозрят наличие подозрительной активности. Потому что болтать по-дружески после работы – это уже слишком, к таким глупостям мог склонить только Шитан. Зеленые с желтыми флуоресцентными полосками бурни членов Гражкома были видны издалека, но комитетчикам не запрещалось прибегать ко всяким уловкам, чтобы захватить врасплох тех, кто их высматривает, что и являлось причиной страха, испытываемого жителями даже тогда, когда дверь закрыта на два оборота замка. «Откройте во имя Йолаха и Аби, это Гражданский комитет такой-то и оттуда-то» – этот выкрик никому не хотелось услышать. Машину слежки никому не удавалось остановить: после первого же вызова на допрос подозреваемые оказывались на стадионе, чтобы почувствовать на себе удары хлыстом и каменный град.
