Царь шагал быстро; Зереш едва поспевала за ним. Вдруг он остановился.
— Куда ты меня ведешь?
— В город гробниц, о царь.
— Что?
— Только там в моих силах показать царю видение.
Царь пошел медленнее.
— Я скажу тебе кое-что, — сказал он резко, — и пусть твоя наука это объяснит. Царица Никотрис мертва, и все же, когда я проходил ночью через ее покои, мне показалось, что передо мной кто-то стоит.
Зереш улыбнулась.
— Не знаю, — ответила она, — но если этот кто-то не напоминал человека, не мог ли то быть любимый царицей Пул, который, вне сомнения, до сих пор обитает в покоях своей госпожи?
— Я приказал прогнать обезьяну из дворца. Но что ты скажешь о руках, холодных, как руки Никотрис, что охватили меня в час утренней стражи?
Зереш оскалила единственный зуб.
— Несомненно, то были руки игривого Пула, о царь; будучи изгнан, он вернулся обратно, взобравшись на дворцовую платформу.
Они приблизились к развалинам Ура, где до них донесся львиный рык и вой дикой кошки, крадущейся среди руин. Справа — Евфрат, и кругом — «резьба таинственная обелиска, гроб яшмовый или увечный сфинкс»[65], пережившие крушение первых городов мира. Здесь царило полнейшее запустение.
— Скажи мне, — спросил царь, — какова природа видения, ожидающего меня?
— Сперва царь войдет во внешнюю камеру гробницы.
Навуходоносор вздрогнул.
— Там небеса спустятся усладить ноздри моего господина.
На самом деле сивилла приказала двум девушкам ждать в темноте с дымящимися кадильницами.
— Царь, — продолжала она, — приблизится к противоположной стене, отодвинет в сторону ковер и войдет во вторую залу мертвых; тотчас небесные сферы овеют сладчайшими звуками его слух.
Во втором помещении она спрятала ловких музыкантов с флейтами и цимбалами.
— Царь пройдет через залу, раздвинет занавес и увидит перед собой…
— Ее?
— В ореоле сияния.
В третьем зале Зереш поместила самую прекрасную из своих приспешниц, облаченную в серебряное одеяние; прямо перед нею кипел на огне котелок, содержащий смесь натрона, битума и серы; сквозь пелену поднимавшегося дыма царь должен был узреть видение; молодой жрице велено было спрятаться в одной из боковых комнат после того, как взор царя упадет на нее.
Их путь пересек низко летящий орел.
— Это, — сказала Зереш в духе анимистического антропоморфизма Востока, — Орел. Он смотрит в сердце Солнца. Как сильны его крылья! Смотри, как он величаво летит! Он — символ гордости.
Царь недоверчиво посмотрел на нее.
Они приблизились к пруду, у которого на одной ноге, в бушующем теперь на равнине урагане, стояла выпь.
