Наконец, к видимому взаимному облегчению, выкатываюсь из ресторана, ретируюсь на окраину городка и усаживаюсь на скамейку, переваривая ужин, наблюдая один из самых красивых в моей жизни закатов и любуясь на табуны проживающих в местных конюшнях симпатичных ухоженных лошадок. Вскоре, однако, симпатичными они мне больше не кажутся. А кажутся коварными и беспощадными конкурентами в борьбе за место под солнцем. Точнее, под луной. Все подходящие для ночлега поляны огорожены заборами и верёвками, дабы проклятые непарнокопытные могли без помех жрать на них траву, или чем они там ещё занимаются.
Место, чтобы разложить спальный мешок, нахожу лишь минут через сорок, уже в кромешной темноте. Неподалёку обнаруживается пара палаток с большим семейством туристов. Обнаруживается по звуку. Свидетельствую: итальянские дети, которых родители пытаются уложить спать, способны издавать крики невероятной силы. Чудовищной.
Сон второй. Тихий Тальяменто
1944 год, Новороссийск.
Рассупонилось красно солнышко. Вышел старый казак Щукарь из хаты, сел на завалинку, греется. Эх, хорошо осенью в станице! Тишина да спокой…
Но чу!.. Свист, гиканье!.. Во весь опор мчит вдоль по дороге эскадрон. Бурки, папахи, автоматы наголо. Над головами бело-сине-красный стяг реет. Спешат, торопятся.
Ишь ты, беда-то какая… Сызнова, видать, где-то красная сволочь пошаливает. Всё-то им неймётся, нехристям окаянным!
Улетел эскадрон. И вновь тишина. Никого на улице. Только у плетня, там, где верблюд привязан, два отрока промеж собой тихо гутарят. Прислушался Щукарь.
– Ma che razza di animale è?
– Boh… Che sia un cavallo cosacco?..
Закручинился старый казак, поник головой. Плюнул в сердцах, ушёл в хату да дверью хлопнул.
Хоть похоже на Россию, только всё же не Россия.
***
Март 1920 года, Новороссийск. Другой Новороссийск, настоящий.
Слухи грозные, ужасные, наступают банды красные!..
Нет, не слухи. Красные идут. От причалов спешно отваливают разнокалиберные суда. Соединённая англо-франко-итальянская эскадра артиллерийским огнём прикрывает эвакуацию…
Нет, не эвакуацию. Бег. На палубах плечом к плечу стоят люди. Стоят, поскольку сесть не могут. Некуда. Нет места. Это остатки Донской и Кубанской белых армий. Казаки. Для них война закончена. Они проиграли. У них больше нет дома, нет земли. Под аккомпанемент британских пушек они уплывают в никуда.
***
Январь 1943 года, где-то под Сталинградом.
Сквозь вьюгу, по-бабьи закутанные в платки, в ошмётках разномастной военной формы, бредут сгорбившиеся от холода человеческие фигуры. Это остатки 3-й королевской горнострелковой дивизии «Джулия». Альпини. Для них война закончена. Они проиграли. И втайне этому рады. Нет, горные стрелки вовсе не трусы. Воевать очень даже умеют. Но здесь, на Среднем Дону, нет гор, в которых можно было бы укрыться от ужасных cosacchi e mongoli – «казаков и монголов», как они их именуют. Главное, впрочем, не это. Главное, альпини совершенно утратили представление о том, зачем Дуче вообще послал их сюда. Что забыли они тут, рядом с немцами?.. Ведь у них есть свой дом, своя земля. «Джулия», название дивизии, – не женское имя. Это Alpi Giulie – Юлийские Альпы. Под аккомпанемент русских пушек они возвращаются на переформирование туда, домой. В Венецию-Джулию. Во Фриули. В Карнию.
