– А скажите: у вас есть книги с ГЕНИАЛЬНЫМИ стихами?
Такому поэту дадут в дрожащие от предвкушения авторского триумфа руки томик Пушкина.
– Александр Сергеич… м-м, – скажет поэт кисло. – А что-нибудь без трагических метаний у Черной речки? Более актуальное?..
Дадут Бродского.
– А что-нибудь за пределами комнаты? Эроса? Вируса?
Дадут пизды и выгонят нахуй из магазина.
Книги таких самодеятельных поэтов не нужны никому, кроме самих поэтов. Даже родственникам. Те вообще редко понимают душевные переживания сородичей.
Я так однажды спалил все свои сочинения на дороге перед домом. Просто бросал в костер и вытирая слезы, говорил:
– Я – бездарность!
А началось все с того, что десять минут назад я сидел в своей комнате и сочинял новый жалостливый стих для газеты. Задумчиво так, никого не трогая, как вдруг в комнату ворвалась младшая сестра и, размахивая уставшей от жизни куклой Лапшой, сказала:
– Дейзик погрыз Лапшу! Это все потому, что ты не посадил его обратно на цепь, после прогулки! Это ты виноват! Ты!!!
Наш пес Дейзик, несмотря на большую усадьбу, никогда не гадил на ее территории. Для этой цели его отпускали с цепи побегать за калитку, и он за десять минут успевал обоссать всю округу, чуть ли не до самого Панамского канала. Потом возвращался и спокойно совал голову в ошейник. А тут меня ударило вдохновение, и я забыл определить его на привязь.
Расстроенная сестра начала бить меня покалеченной Лапшой по голове. Я опешил, а потом выхватил из ее рук куклу и строго сказал:
– Уйди, мелкая! Ша! Видишь, я сочиняю СТИХ!
– Да пошел ты, мудила, со своими беспонтовыми стихами никому не нужными! Сидишь тут… – она схватила листы со стихами, смяла и бросила на пол. – А-а-а-а-а! Изверг!
Горько заревела и убежала.
Тут же прибежала мама.
– Ты зачем сестру обидел?! Почему она плачет?!
– Да я сижу, пишу, а она тут…
– Вставай, бегом! Иди успокаивай ее!
Успокаивать я никого не стал. Потому что я гордый и задеты мои хрупкие чувства творца. Сжимая от обиды кулаки и надув губы, я собрал все свои стихи, вышел на дорогу, развел костер и принялся бросать в него исписанные листы. Из гаража появился папа, поморщился, понюхал рукав и огляделся.
– Что делаешь? – спросил он.
А я, весь исполненный трагизма, сунул башку в клубы дыма, чтобы на слезу прошибло и ответил:
– Стихи свои сжигаю…
– Понятно, – отозвался он, оглядываясь по сторонам. – Как закончишь, поможешь мне вон то бревно в конец огорода унести.
И снова скрылся в гараже.