Жизнь не стремится к строгой сказочной логике, реальность, в отличие от книги, не пытается навязать непременную мораль. О простых вещах Лорейна Суини в итоге знала только одно: как бы они ни были хороши, для счастья их недостаточно.
Лорейна Суини тридцати четырёх лет от роду не открыла в себе исключительно сильной магии и не оказалась однажды самой сильной феей среди других фей. Она не спасла ни волшебство, ни Волшебную страну.
Вместо этого она спасла одну молодую женщину. Над кем бы ни плакал этой холодной зимой ветер Чикаго, ему не пришлось оплакивать с ними ещё и Вивиан Флойд.
В конце января Вивиан Флойд объясняла двенадцати присяжным, как в день убийства того, кто представился ей Брэндом Дэниелом и кого она считала своим женихом, встретила друзей и пила с ними пиво. Больше она ничего внятного об этом дне не помнит. В суде это выглядело… не очень хорошо. К счастью, не она была обвиняемой.
Лорейна, дававшая показания как свидетель обвинения, встретилась с Вивиан вечером после суда. Они пили чай в противном маленьком кафе между Мэйн-стрит и озером Мичиган, и Лорейна задала мисс Флойд вопрос, который чаще слышат клиенты психоаналитиков, чем клиенты частных детективов:
– Что вы чувствуете?
Та поболтала чайный пакетик в картонном стаканчике. Сама Лорейна ничего такого не заметила, но Эдвард ещё второго января сказал, что не видит больше печати смерти на лице их бывшей клиентки. Судьбу удалось изменить, сказал он. Редкий случай.
Пожалуй, он был рад – Эдвард Картер. Старый ворчун, мачист и расист, он всегда радовался, как ребёнок, что Чикаго не пополнился ещё одной городской легендой, например, очередной девушкой, бросившейся с крыши из-за неверного мужчины. В сущности, он и работал ради этого.
– Я не знаю, – ответила Вивиан Флойд, – просто не знаю. Во всяком случае, кажется, ничего из того, что должна бы чувствовать. Я не злорадствую, не радуюсь его смерти. Никакого, знаете, «месть свершилась!», «он получил по заслугам!» По каким заслугам? Никто не заслуживает подобного, тем более, обычный обманщик. Но я и не горюю. Иногда это почти пугает: я ведь думала, что если он умрёт или бросит меня, я умру, я не переживу этого. Правда. Знаете, Лорейна, в одной книге я прочитала, что иногда ты не знаешь, как справиться с чем-то, и тогда ты делаешь Что-то. Просто «что-то». Что угодно. И если ты просто это делаешь, делаешь хоть что-то, что угодно – просто стараешься – то может случиться чудо и всё получится. Пусть даже ты сделал что-то странное или нелогичное, но просто от того, что ты это сделал – сделал хоть что-то – находится выход или приходит успех. Мне стало лучше после того, как я пришла к вам. Может быть, это и было то самое волшебное «что-то»? Может быть, не сделай я этого, всё кончилось бы иначе, и я бы, как Ли Стаффорд, убила его? – она задумалась. – Нет, это вряд ли. Скорее, себя. Конечно, в этом нет никакой логики. Я понимаю, что на самом деле я бы и так через два дня всё узнала о Брэнде: эта бедная девушка застрелила бы его, это попало бы в газеты. Но визит к вам как будто стал разматывать какой-то клубок не снаружи, а внутри меня. Ещё утром мне было так плохо! Так плохо! Я еле жила, понимаете? Я пришла от вас и сидела до вашего приезда, не зная, куда себя деть. Потом приехали вы, осмотрели вещи, и я снова осталась одна. А во второй половине дня ко мне заехали двое парней: мы вместе учились в колледже. И ведь у меня вообще не было настроения общаться! Я сказала всем подругам, что еду к маме, и наврала маме, что не могу приехать в Новый Орлеан из-за работы. Мне было слишком плохо, чтобы быть с кем-то, чтобы говорить. И тут эти Рис и Гэвин – проездом в городе. Самое смешное, что я их почти и не помнила! Вот такая глупость! Мы даже не дружили близко в колледже, я вообще еле-еле вспомнила, кто они такие, представляете? А они меня как-то сумели найти. И с ними оказалось так легко: мы пили пиво и сидр, они рассказывали какие-то байки, и после второго стакана пива я всё время плакала и говорила, какие же мужики козлы. Рис рассказывал какие-то истории, Гэвин смотрел так сочувственно. Он спел песню под гитару, только без гитары. И я сначала смеялась над этим, и потом опять плакала, и опять смеялась уже над чем-то другим. А потом мне приснилось, что Рис обнял меня и мы прыгнули в окно, потому что ко мне пришёл Брэнд, а я совсем не хотела его видеть. И от страха я проснулась, и оказалось, что Рис и я гуляем где-то возле вокзала, я даже не понимаю, как мы туда дошли среди ночи в такой холод? Мы вместе пили из его фляги, и Рис рассказал мне сто одну историю о поездах и путешествиях. А я теперь ни одной не помню! Точнее, помню, кажется, только одну! А утром я проснулась в своей квартире одна, на диване, укрытая двумя пледами. Ребята отключили мой мобильник, чтобы никто меня не будил, выкинули все бутылки и проветрили в комнате, всё прибрали и сделали мне сладкие гренки с молоком и яйцами и чай. А в вазе стояли яблоневые ветки. Цветущие яблоневые ветки первого января в Чикаго. Вы можете такое представить? От ребят, которых я не видела с колледжа, и с которыми у меня был один-единственный общий предмет! И мне почему-то стало так легко. Так спокойно. Я весь день провела в каких-то сонных мечтах. А вечером пришли вы и сказали, что вчера Брэнда убили, и что у него много лет была другая женщина. Точнее, другой женщиной была я. И я… я как-то смогла это пережить.
