Захватывающие рассказы, никого не оставлявшие равнодушными. И никто не мог ничего опровергнуть, потому что агент Трэкслер был тут как тут, и сразу же делал эти сюжеты частью официальной истории жизни Грейсона.
Более того, Трэкслер сам дописал недостающие части истории об автобусной катастрофе, дополнив ее жизнеописаниями несуществующих жертв. Агент даже дал Слейду фамилию, намеренно проникнутую иронией. Теперь он был Слейд Мост. В мире, где никто, даже фрики, не покушается на жизни других людей, делая это намеренно и осознанно, история Слейда Моста быстро стала местной легендой.
Свои дни Грейсон проводил, болтаясь по местам сборищ фриков. Он рассказывал разные истории и расспрашивал разных людей по поводу работы, но не обычной работы, а такой, где он мог бы поработать по-настоящему, засучив рукава, не боясь запачкаться.
В мире за пределами клубов Грейсон стал привыкать к подозрительным взглядам прохожих, к тому, как смотрят на него владельцы магазинов – те явно думали, что он непременно что-то украдет. Его уже не обижало то, что многие, завидев его, переходили на другую сторону улицы, не желая идти по одному с ним тротуару. Его удивляло, что мир, в целом избавившийся от предрассудков, сохранил таковые в отношении фриков – тех самых, кто желал видеть в остальном человечестве своего коллективного врага.
«Склеп» был не единственным в городе клубом линии «УЖАС»; там были и прочие, изображавшие иные знаковые периоды истории. Клуб «Вывих» имитировал диккенсовскую Англию, в «Бенедикте» воспроизвели колониальный стиль древней Мерики, а «МОРГ» привлекал тех, кто тащился от культуры евроскандинавских викингов. Грейсон посещал все клубы. Он был настолько известен своими рассказами, что без труда завоевал уважение фриков из тамошних сообществ.
Более всего Грейсона беспокоило то, что ему начинали нравиться и такая жизнь, и роль, которую он в ней играл. До этого он держался подальше от всего, что ассоциировалось со «злом»; теперь же это самое «зло» стало сутью его жизни, и ему не просто разрешили жить в таком образе, но и поощряли в этом. Ночью от этого не спалось. Грейсону необходимо было обсудить свои дела с «Гипероблаком», но он знал – это невозможно. Хотя, конечно, «Гипероблако» за ним наблюдало; ведь камеры располагались во всех клубах, которые посещал Грейсон. Прежде молчаливое, но неустанное присутствие «Гипероблака» было для Грейсона источником покоя и радости. Даже тогда, когда он чувствовал себя одиноко, он знал, что не один на свете. Теперь же молчание «Гипероблака» приводило Грейсона в отчаяние – неужели «Гипероблаку» за него стыдно?
