Мы прошли мимо, сделали восемь или девять шагов, повернулись и посмотрели ему вслед.
— Отлично, — оценил Тодд. — Прекрасный результат. Теперь можно переходить к следующему этапу.
— Нет никакого следующего этапа. Мы посмотрели на него вблизи. Мы знаем, кто он, — сказал я.
— Ничего мы не знаем.
— Мы же хотели встретить его еще раз — и все.
— Всего-то на пару секунд.
— Ты что, сфотографировать его хочешь?
— Телефон нужно подзарядить, — серьезно сказал он. — Кстати, на нем анорак, вблизи это точно видно.
— На нем парка.
Два с половиной дома отделяли старика от поворота налево, на ту улицу, где он жил.
— Надо переходить к следующему этапу.
— Не дури.
— Надо с ним поговорить.
Я взглянул на Тодда. На его губах застыла неестественная, будто с чужого лица, улыбка.
— Ты с ума сошел.
— Совершенно разумный шаг.
— Но ведь тогда погибнет вся наша затея, все сделанное. Нельзя с ним разговаривать.
— Мы зададим ему несколько вопросов, только и всего. Спокойно, ненавязчиво. Кое-что выясним.
— Нам с тобой никогда не были нужны точные ответы.
— Я насчитал восемьдесят семь вагонов. Ты насчитал восемьдесят семь вагонов. Не забывай.
— Это совсем другое, сам знаешь.
— Поверить не могу, что тебе не любопытно. Мы же исследуем параллельную жизнь. Этот разговор никак не повлияет на то, что мы с тобой обсуждали.
— Он повлияет на все. Так нельзя. Это безумие.
Я посмотрел вперед, на человека, из-за которого мы спорили. Он по-прежнему шел медленно и нетвердо, по обыкновению заложив руки за спину.
— Если ты такой ранимый, я сделаю все сам, — заявил Тодд.
— Не сделаешь!
— Почему это?
— Потому что он старый и слабый. Потому что он не поймет, чего ты хочешь.
— Чего я хочу? Немного пообщаться. Если он откажется, я сразу же уйду.
— Потому что он совсем не говорит по-английски.
— Ты не знаешь этого. Ты ничего не знаешь.
Он пошел было к старику, но я схватил его за руку и развернул к себе.
— А еще потому, что ты его испугаешь, — сказал я. — Видок твой его испугает. Урод.
Он посмотрел мне прямо в глаза. Долго не отводил взгляда. Потом вырвал свою руку, а я толкнул его с тротуара. Он отвернулся и двинулся к старику, я догнал его, развернул к себе и ударил в грудь. Это был пробный удар, вступление. К нам подъехала и унеслась прочь машина, в окнах промелькнули лица. Мы с Тоддом сцепились. Его трудно было ухватить — слишком он был нескладный, угловатый, острые локти, острые колени, неожиданная сила. В попытках его обездвижить я потерял перчатку. Я хотел ударить его по печени, но не знал, где она находится. Он замахнулся, как в замедленной съемке. Я уклонился и голым кулаком стукнул его по голове. Боль от этого удара ощутили мы оба, Тодд замычал и скрючился, как эмбрион. Я сорвал с него шапку и бросил в сторону. Мне хотелось повалить его и приложить головой об асфальт, но он слишком крепко стоял на ногах, продолжая гудеть, низко, непреклонно — как сломанный робот в фантастическом фильме. Потом он выпрямился, побагровевший, с бешенным взглядом, и пошел на меня, слепо размахивая кулаками. Я отступил вполоборота, ожидая атаки, но Тодд упал до моего удара, тут же поднялся и побежал.
