— Гони вторую бутыль! — экзальтированно хихикнул Эдик, — мое дело привезти, а твое дело — смотреть! Сам увидишь, короче… — с этими словами Эдик вдруг посерьезнел. Он покосился на горизонт, неумолимо притягивавший к себе дневное светило, потом уставился на злосчастный мотороллер — единственное средство сообщения с цивилизацией.
— Гони вторую бутыль!! Щас мотолер чинить буду, я тута ночевать не собираюсь!
— А что, без бутыли никак? — пробовал «отшутиться» Сергей, но Фырган взглянул на него с таким испугом и злобой, что учитель замялся, и бутылка «72-го» сменила хозяина с нервной живостью.
Оставив Эдика возиться с покалеченною машиной, Сергей пошел разыскивать дом номер шесть. Найти его, двухэтажный каменный особняк, на коротенькой деревенской улочке было не трудно. Но прежде, чем Сергей приблизился к заветному наследству, им овладело сильное желание сделать крюк до маленькой деревенской церкви, вздымавшей свои темные ободранные купола среди густых крон старых берез. В Сергее пробудился исследователь.
Снаружи церковь имела вид весьма заурядный — просто старое здание с обрушившейся штукатуркой. Ни креста на маковке, ни колоколов. «Скорее всего, здесь когда-то был клуб или склад. Удивительно, что стекла не повыбивали,» — подумал Сергей, поднялся на паперть, поднял голову — и оторопел. Прямо над входом красовалась мраморная доска с вырезанной на ней пятиконечной звездой двумя лучами вверх. В центре звезды скалил зубы выбеленный столетними дождями козлиный череп. Сергей осторожно взялся за зеленую бронзовую ручку и потянул на себя тяжелую потрескавшуюся дверь. Она оказалась незапертой. Старые тугие петли подняли рычание, Сергей поежился и вошел.
То, что он увидел за дверью, поразило его и встревожило. Очевидно: это помещение не было ни клубом, ни складом. Колхозным бытом тут и не пахло. Но не пахло также и православием…
У восточной стены — там, где полагалось бы быть иконостасу, свисал с потолка большой деревянный крест — почему-то перевернутый вниз головой. Лицо распятой на нем фигуры являло собою не изысканный канонический лик, а отталкивающую физиономию олигофрена. Церковные стены покрывала потемневшая от многолетней грязи и паутины роспись. Это были бы обычные сценки из Святого Писания и житий местных угодников, когда б не козьи рога, поросячьи уши и огромные красочные фаллосы, украшавшие тощие фигурки святых…
Кое-где среди осрамленных угодников попадались надписи на непонятном языке и изображения каких-то странных и отвратительных существ. Казалось, они были сделаны рукою одаренного безумца, ухитрившегося так реалистично перенести на штукатурку свои чудовищно лишенные всякой логики видения. Особенно поразил Сергея голый, морщинистый новорожденный крысенок на простенке между узкими зарешеченными окнами — с двумя штопорами, вкрученными в слепые глаза, и с искрящимся огоньком на конце обрывка пуповины — как если бы она была бикфордовым шнуром. Кофейно-розовый бок мерзкого детеныша был изъеден до ребер, — до клочьев кожи можно было, казалось, дотронуться, — и в темной крови клубились волосатые серые черви с человеческими лицами. Из раскрытой пасти сочилась грязная слизь вперемешку… с человеческими зародышами. Сергей осторожно прикоснулся к потемневшей краске, проникновенно покачал головою, потом задрал голову вверх.
