А отец Филарет между тем окинул Сергея привычным — быстрым и оценивающим — взглядом и вновь обратился к Эдику.
— Опять, гляжу я, зельём грешишь!
— Угу, батюшка, можно подумать, ты сам не грешишь!.. — брюзгливо ответил Фырган, досадливо косясь на ополовиненную бутылку.
— Мне по сану положено подвергать себя дьявольским соблазнам, — иронично-ханжески молвил поп.
— Э-это поччему? — нагло и весело поинтересовался Сергей.
— Это для того, — наставительно продолжал сановитый собеседик, — чтобы лучше знать, как с соблазнами этими бороться, и удерживать от них свою паству. Вот она, доля-то иерейская, — вздохнул он с дурно деланным пафосом.
В ответ раздалось ворчание:
— Угу, как же, положено ему…
— А тебя вообще не спрашивали! — загрохотал Филарет, — ты не сиди тут как монгольский истукан, а давай наливай.
Третьего стакана в доме не нашлось, поэтому батюшка Филарет без лишних церемоний забрал себе стакан Эдика, а Эдик налил себе в помятую кружку, найденную на пыльном подоконнике.
— Ну, чада мои, выпьем за Господа Бога нашего, Иисуса Христа! — с этими словами Филарет одним могучим глотком опустошил свой стакан. Не закусывая, тут же налил второй и так же просто выплеснул его себе в глотку. Заметив, что содержимое бутылки наисходе, Филарет тяжко вздохнул и со словами типа «ну, авось Господь не осудит», вытащил откуда-то из-под рясы литровую бутыль, в которой была явно не святая вода…
Проснулся Сергей на рассвете — одетый, со злобной головной болью и, как это часто бывает, долго не мог понять, где находится. Открыв глаза, он увидел над собою низкий, весь в трещинах и изжелта-серых подтеках незнакомый потолок. С потолка свисал длинный лоскут пропыленной паутины. Сергей сразу же почувствовал томное отвращение к этому лоскуту: его мелкие подергивания на сквознячке непостижимым образом усиливали боль за глазами и особенно тошноту. Спасаясь от тошнотворных тенет, Сергей попытался отвернуться. Это ему удалось, хотя и стоило нового приступа тошноты. Отвратительное состояние усугбляло еще и то, что Сергею казалось, будто его завернули в мокрую тряпку. Ну да, так оно и есть: он же действительно мокрый, от воротника до лодыжек… Через полчаса Сергей понял, что необходимо совершить один ужасный подвиг, и еще минут через двадцать он его совершил — оторвал голову от тряпья на тахте, встал и, перешагнув через свою развороченную сумку, потащился на кухню, откуда раздавался протяжный храп. Там Сергей едва не споткнулся об Эдика, валявшегося прямо на полу, рядом с перевернутыми скамейками. Вокруг были разбросаны остатки вчерашней закуски. Куда-то исчезли топор и кочерга… Сергей беспомощно покрутился по кухне, отыскивая рукомойник и попутно пытаясь связать нечто логичное из дрянных кусочков, крутившихся в его голове. Удавалось это плохо.
