При свете включенной Эдиком лампочки-сороковки удивленный Сергей заметил, что в домике целых три жилых помещения: прихожая, где не было ничего, кроме маленького стульчика да грязного настенного календаря за позапрошлый год; кухонька с печкой и комната с огромным старым сервантом без стекол, который неизвестно каким образом был туда водворен. У подножия этого серванта приютилась безногая зеленая тахта с горой старой грязной одежды. Вообще, слово «грязный» можно было применить ко всем предметам в Эдиковом логове. Грязен был неработающий холодильник «Зил», грязны были две шаткие скамейки возле застеленного старыми газетами хромого стола…
— Ну, ты, давай, расположайся тут… Спать, это, тебе — на кровати, а я на печи закемарю. Удобства, значить, на дворе, приспичит — можно через окошко… Пойду закусь соображу, — Эдик отправился на кухню.
Сергей принялся «расположаться» — скинул на пол тряпье с тахты, водрузил на нее сумку и вынул бутылку. Затем, немного подумав, достал еще пару банок с рыбными фрикадельками — судя по всему, главным украшением готовящегося стола. Со стен комнатушки с наигранной похотью взирали на Сергея многочисленные журнальные девицы разной степени обнаженности и засаленности. Блеклые тряпки, служившие занавесками, шевелились от ветра и приоткрывали окно с обшарпанным переплетом и видом не куда-нибудь, а прямехонько на деревенское кладбище, ограда коего лепилась чуть ли не к самому Эдикову забору. Нельзя сказать, что Сергея обрадовало последнее обстоятельство. «И как только здесь можно спать и вообще жить,»- подумал он, отходя от окошка. Слава богу, это всего лишь на одну ночь!
Из кухни раздался призывный окрик хозяина. Сергей подхватил было «Столичную» и банки, но вдруг остановился, развернулся на полпути, торопливо сунул одну консервину обратно в сумку и бодрым шагом вошел на кухню.
«Закусь», «соображенная» Эдиком-Фырганом, состояла из банки соленых огурцов, нескольких кусков черствого хлеба и холодной картошки в мундире на алюминиевой тарелке. Увидев фрикадельки, Фырган издал приветственное мычание и взялся за нож. Пока тупое лезвие кромсало баночную жесть, Сергей как следует осмотрелся. Кухонное окно не выходило на кладбище, но и без этой детали помещение выглядело достаточно гнусно. Особенно почему-то поразил Сергея большой колун, притаившийся, словно наготове, около печки, рядом с тяжелой кривой кочергой. Над ними, в «красном углу» под самым потолком, висела красновато-бурая икона, над которой изрядно потрудились домашние насекомые; а чуть пониже — портретик Ленина, вырезанный из доперестроечной «огоньковской» страницы. На правой щеке вождя сидел маленький медлительный таракан и притворялся родинкою.
