И вот теперь они должны были волею царя служить вместе. Опытный царедворец, князь Григорий Борисович сразу обратился к келарю монастыря Авраамию Палицыну, и тот пригласил воевод навестить его, побеседовать о монастыре, его укреплениях, устройстве и людях.
Но князь пришел к Авраамию один. Келарь принял его в небольшой комнате принадлежавшего Троице-Сергиевому монастырю дома, который находился в Кремле. Карие крупные глаза Авраамия испытующе обратились к гостю.
— А где же другой воевода? — спросил Авраамий.
— Голохвастова задержали неотложные дела в Стрелецком приказе: порох и хлебное довольствие прижимают приказные дьяки.
Они сидели за столиком, на котором стояли небольшие кувшины с вином и квасом, плетеные корзинки с яблоками и грушами, серебряные кубки.
Авраамий взял кувшин.
— Жизнь монастырского отшельника не всегда идет по уставной букве, — сказал он, наполняя кубки вином. — Однако везде нужна умеренность.
У Авраамия полное, здоровое, далеко не монашеское лицо, коренастый приземистый стан. Его легко можно было представить на боевом коне, с мечом в руках, хотя ему перевалило за пятьдесят лет. Глядя на Авраамия, без труда верилось рассказу о предке его, воеводе Иване Микулаевиче, который жил при Димитрии Донском и был прозван «Палицею», потому что был силен, храбр и бился в бою железною палицею весом в полтора пуда.
В молодости дворянин Аверкий Палицын был смелым и жизнелюбивым человеком. Если бы ему тогда сказали, что он станет монахом, он первым посмеялся бы над такой небылицей. В двадцать пять лет Аверкий служил воеводою небольшого города Колы. В феврале 1588 года он приехал в Москву по вызову царя. Накануне отъезда в Колу на званом ужине в доме у князя Ивана Петровича Шуйского его посвятили в заговор. Заговорщики замахнулись на Бориса Годунова, который тогда, после смерти Ивана Грозного, быстро набирал силу. Почему Борис Годунов, возмущались заговорщики, никому не ведомый выскочка, правит государством от имени царя Федора, а не Иван Шуйский, древней семьи человек? Было задумано развести Ирину, сестру Бориса, с царем Федором и свалить Годунова.
Кто всерьез принимал домогания Годунова, кто мог подумать, что воцарит именно он, а не другой, более достойный?
…И вот воевода ночью мечется без сна в небольшой горнице, сжимая голову могучими руками, не зная, что делать, прикидывая, рассчитывая, боясь действовать и боясь бездействовать. «Шуйский или Годунов?» — в который раз спрашивал он себя. Если верх возьмут Шуйские, тогда прощай, убогая Кола, безрадостная, подернутая паутиной, ленивая жизнь; но ежели Годунов?
