…Я пытался уговорить себя и математически разложить свое состояние по составляющим. «Жизнь до» «минус Кира» = «правильная жизнь». «Жизнь после» «минус Кира» — «неправильная жизнь». Вопрос: как уравнять «жизнь до» и «жизнь после» и привести их к общему правильному знаменателю, при условии «минус Киры»? Уравнение не получалось. Все дело было в том, что Кира поменяла мою жизнь не в количественном, а в качественном плане. Выходило, что мне нужна только «жизнь после» «плюс Кира». Только тогда это будет «правильная жизнь».
Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кира, Кир
Ее имя раздробило мне мозг. Я повторял его, словно ковыряя еще незажившую ранку до крови, не давая ей затянуться. Однажды я сидел верхом на стуле, как прежде, и вот так повторял ее имя до отупения, как вдруг явственно увидел ее. Она словно материализовалась из воздуха и повисла перед моим лицом как голограмма. Картинка была цветной, и я разглядел, что она была одета в розовую майку и белые шорты и сидела, сложив ноги по-турецки. Наклонившись, она писала что-то на песке обломком ракушки. Приглядевшись, я разобрал свое собственное имя. Кирилл. От неожиданности я моргнул, и образ рассеялся. Я был уверен, что действительно видел в тот момент Киру. И я знал, что она в этот же самый момент сидела где-то и думала обо мне, так же, как и я о ней.
После этого видения я реально испугался за собственный рассудок. Еще немного, и мне придется обратиться к психиатру. Я решил, что мне побольше нужно находиться среди людей, и лучше всего тех, что не станут задавать лишних вопросов. Мой брат как нельзя лучше подходил на эту роль. Я стал часто ходить к нему, мы даже не разговаривали, и он ни о чем не спрашивал, что я очень ценил. Лишь иногда я ловил его беспокойный взгляд, но всем своим видом показывал, что не в состоянии обсуждать какие бы то ни было темы. Меня поражало, насколько хорошо он меня понимал, я ведь ничего ему не объяснял. Он даже не удивился, с чего это я вдруг так к нему зачастил и чем объясняется такое мое состояние. Возможно, он предполагал, что у меня неприятности с Кирой или на работе, а не спрашивал потому, что предоставлял право мне самому начать говорить на эту тему. В тот момент я, как никогда, оценил замкнутость его натуры и неразговорчивость. Я просто приходил к нему и смотрел телевизор в его комнате, и мне становилось хорошо и спокойно на какое-то время.
