Сестры сидели в кухне, затворясь наглухо дверью, вели непростой разговор. Обстоятельства приперли Марину к стенке: пришлось во всем сознаваться старшей. Валентина ей, понятное дело, не прокурор — кровная родня, воспитательница заместо матери, но рассказывать ей все, без уверток, было стыднее, чем какой-нибудь наперснице.
— Да, да, да! Я обыкновенная слабая женщина! — сквозь слезы, истеричным, оборонительным голосом выкрикивала Марина, когда карты открылись. — Ветреная, если хочешь. Способная влюбиться, способная ошибиться. Да! Я сентиментальная! Я чувственная женщина! Я не машина, не деревяшка…
— Ну и чего ты орешь тогда? И нечего реветь и на меня наскакивать. Гордись и не реви! — парировала Валентина какие-то слышимые в голосе сестры упреки. — Ишь ты! Она у нас чувственная, влюбчивая женщина! А я, с тремя ребенками, верная мужу, — баба-дура?
Шумливый разговор то враз разгорался, будто в костер кидали сухой соломы, то скоро притухал, точно на тот же костер выплескивали ведро воды.
Марина утерла платком хлюпающий нос. Валентина громко вздохнула:
— Сунула я тебе эту проклятую путевку. Сколько раз пожалела! Но с другой стороны поглядеть, свинья везде грязи-то найдет.
Марина молчала, не отозвалась на оскорбительность сестриной поговорки.
— Да-а, — опять вздохнула Валентина. — Морду-то он тебе славно разукрасил. Неделю-то уж верняком не сойдет.
Марина встрепенулась — вероятно, хотела окрыситься на сестру за «морду». Но вспышка гнева промелькнула только во взгляде. Опять утерла нос. Валентина жалостливо смотрела на нее: под обоими глазами у Марины — фиолетово-сине, одна щека припухла, верхнюю губу сбоку разнесло, так что при разговоре рот перекашивает.
— Тебе надо административный отпуск просить. Или со знакомой врачихой договориться, чтоб больничный состряпала. На люди с такой физией токо покажись. В лицо не скажут, а за глаза всяко осрамят.
За окном уже чернела полночь. Почему-то стало понятно, что Сергей в ближайшее время не переступит порог дома.
Больше недели Марина симулировала болезнь, не казала из дому носа. Примочками и кремами выправляла лицо. И жила как на иголках. Каждую минуту ждала возвращения Сергея — ждала со страхом, который мог обернуться и радостью, если придет он покаянно и примирительно, и ожесточением, если он… Но в этом случае и додумывать не хотелось. Со слов знакомых Валентина извещала ее, что Сергей шибко пьянствует, что квартировал сперва у приятелей, потом жил в каком-то сарае, а после куда-то исчез: никто не видал несколько дней. Теперь и звонок в квартиру, и трекот телефона пугали Марину еще сильней, предвещая не столько возвращение мужа, сколько появление какого-нибудь сотрудника милиции с дурными вестями. Телефонную трубку теперь первоочередно снимала Ленка — будто могла гарантировать заслон от беды.
