…Ей снилось, что дочка бежит по мосту над рекой. Мост этот даже мостом назвать нельзя: щелистый, зыбкий мосток в три горбылины, и висит он будто бы на воздухе. Ленка бежит по нему во весь дух, мосток под ней так и прыгает… Марина с ужасом предчувствует, что дочка сорвется, хочет окликнуть ее, остановить. Кричит, кричит изо всех сил, но голоса своего не слышит. Ей становится все страшнее от предчувствия скорого несчастья. Она сама кидается вслед за дочкой.
Марина вздрогнула, проснулась, открыла глаза. Сердце в груди колотилось учащенно, слышимо; где-то в горле, будто бы в голосовых связках, застрял отчаянный оклик из сна. Ничего кошмарного кругом. Комната Ленки: письменный стол, книжная полка, немного завядшие астры в вазе на тумбочке, похожие на маленьких ежиков. В окно сквозь тюлевое сито занавесок льется отдаленный свет уличного фонаря. Вдруг этот свет потух. Вероятно, опять по всему Никольску отключили уличное освещение (в последнее время электричество отключали часто). Стало темнее, как-то глуше и очень-очень одиноко. Марина заплакала.
То ли дверь была не плотно притворена, то ли Сергей был в это время поблизости, на кухне, — как бы то ни было, он услышал плач Марины и пришел в детскую, осторожно сел на краешек кровати.
— Ты чего плачешь? Что с тобой происходит? — тихо спросил он.
Марина вмиг съежилась, придавила в себе слезы.
— Так, ничего, — быстро пробормотала она, сильнее поджимая колени, группируясь в комок. — Просто сон страшный. Ничего со мной. Сейчас отойдет.
— Может, капель тебе успокоительных выпить?
— Я выпью. Я обязательно выпью.
Марине хотелось, чтобы он поскорее ушел, не видел ее слез, не слышал всхлипов — не заронил в себя каких-нибудь подозрений. В то же время ей не хотелось упускать возможность: Сергей подошел сам, первый — надо бы помириться, все равно придется мириться, ведь и Ленка вот-вот приедет. К тому же в комнате — почти потемки, только слабый свет из прихожей в приоткрытую дверь; в темноте мириться легче. Такое между ними не однажды случалось: семейная ссора, распря, неурядица, но всему есть предел. Обычно Марина первая, ища мира, уступчиво притрагивалась к плечу Сергея, а уже через мгновение он отзывчиво тянулся к ней. Заключит в крепкое всепрощающее объятие, и на душе светло, даже слезы радости навертывались. Но теперь у Марины не было сил, казалось, не было и права примиренчески потянуться к мужу.
— Там, на реке, скверно вышло. Это я во всем виноват. Ты извини, — глухим голосом произнес Сергей. Произнес тяжело и сдавленно. И свою вину как будто не загладил, не снял, а попросту перевалил на плечи Марины.
