Марина швыркнула носом, но слезы в себе задавила. Только внутри — гуще обида, и грязные штормовые волны плескались куда-то в душу, бередили вчерашнюю рану.
— Шторм на море. Пойдем поглядим. Интересно, — призывала жизнестойкая Любаша.
— Никуда не пойду! Не хочу!
В этот день Марина не выходила из номера. Любаша приносила для нее из столовой еду.
Через день Марину окликнули, когда она шла мимо теннисного корта. Мужской голос с площадки — сквозь высокую проволочную сетку ограждения.
— Разве вы меня не узнали? Я очень рад вас видеть… Как вы устроились? Как отдыхается? — Роман Каретников в белом спортивном костюме, в белых кроссовках, в белой бейсболке, с теннисной ракеткой в руках и лимонно-желтыми мячами вокруг ног. Весь такой по-прежнему элегантный, свежий, улыбчивый.
— A-а, это вы… Здрасьте. Все нормально.
Марине не захотелось, как при первой встрече, охорашиваться. Ей не хотелось и говорить с ним.
«Только его мне еще не хватало. Уж теперь-то с ним — никаких ля-ля!» — ожесточаясь на Руслана, на себя, на самого Каретникова, который безнадежно запоздал со свиданием, подумала Марина. Приказала себе идти скорее и даже ладони сжала в карманах плаща в остренькие кулачки, чтобы быть тверже в своем намерении — уйти не оглядываясь.
— Куда же вы? Погодите! — Каретников всполошился, вплотную подошел к ограждению.
Но чтобы добраться до Марины, нужно было выбраться с площадки, сделать крюк, потратить время.
Она не откликнулась, не обернулась. Роман Каретников недоуменно замер перед оградительной сеткой.
— Я видел эту женщину, — грустно признался Роман своему гостю.
— Марину? — с лету угадал Прокоп Иванович, словно это имя носилось где-то в воздухе.
— Да… Она не захотела разговаривать со мной. Можно сказать, убежала от меня. — Роман помолчал. — Пока мы с вами путешествовали по Кавказу, с ней что-то произошло. Мне почему-то неловко перед ней… Откуда, вы говорите, она приехала? Из Никольска? Это где-то на Севере? Или на Урале?… А фамилия? Фамилию вы ее не знаете? — оживился Роман. — Она не сказала вам, случайно?… Ну, может быть, вы в железнодорожном билете видели?
Мясистое лицо Прокопа Ивановича осветилось насмешливо-доброй улыбкой.
— Роман Василич, батенька, это уже больше, чем любопытство.
Они сидели в плетеных креслах на открытой веранде просторной двухэтажной каретниковской дачи.
— …Любовь к провинциальной барышне намного глубже, чем к столичной дамочке, — рассуждал всеядный Прокоп Иванович. — Провинциалка видит в мужчине просто мужчину, а московская особа видит в первую очередь себя возле мужчины, у которого складывается карьера. В Москве у всех носы повернуты к власти, к финансовому успеху. Даже неологизм появился — «успешный мужчина». В провинции, чтобы тебя любили, можно оставаться просто мужиком. А в Москве надо непременно стать успешным! — витийствовал Прокоп Иванович. — В Москве маловато любви. Карьера, деньги, политика — они подменяют личную жизнь. Поэтому в столице люди рано становятся одинокими. Одинокими даже не по судьбе, а по чувствам. В провинции главный враг любви… — Прокоп Иванович звонко щелкнул по горлу, — водка!
