— Значит, в переделки не попадали, спокойно в округе.
— Как сказать… В Бурылбайтале на табун племенных коней напали. Пять жеребцов, сволочи, угнали.
Мы с Васей переглянулись. Совсем плохо. У банды есть еда. Они могут отсидеться где-то довольно долго.
— А куда они ушли? — спросил Вася.
— В сторону Кокуйских болот.
— Там кто-нибудь живет постоянно?
— Есть один. Дядя Иван. Видел я его недели две назад.
— Что дядя Иван сказал?
— Тихо кругом, сказал.
— Слишком тихо… — заметил я. — Так ты говоришь, они ушли в сторону Кокуйских болот. Это тысячи квадратных километров… А далеко ли до дяди Ивана?
— Шестьдесят километров. По самому краю намного меньше. Но там зыбун… Сверху вроде песок сухой, даже травка растет. А пойдете — провалитесь в топь, сразу с головой уйдете. И шапки сверху не останется. Вот месяц назад…
— Верю, товарищ старший лейтенант, — остановил я уполномоченного, готового рассказать все подробности чьей-то гибели. — Нам надо как можно скорее к дяде Ивану попасть, на западный край Кокуйского болота.
Старший лейтенант обещал достать в Гуляевке лошадей и, сделав солидный крюк, доставить их нам. И выполнил свое обещание. И не только это. Он привез нам горячей еды — жареного фазана, утку и шмат копченого сала. После утреннего чая у нас во рту не было ни маковой росинки. День прошел дергано, никчемно, суетливо. Мы чувствовали голод, но это ощущение не всегда способствует хорошему аппетиту. Принес старший лейтенант и фляжку со спиртом, чем тоже обрадовал нас. Мы позволили себе выпить по чарке.
Завтра пойдет тридцать пятый день, как мы отправились в путь. Но сколько еще времени минет, прежде чем мы наступим на хвост банде Богомбаевых? По опыту, долгому и не всегда сладкому опыту, который «сын ошибок трудных», мы делали сейчас самую сложную, черную работу. Она укладывается в рапорт несколькими строчками, отнимая едва ли не девять десятых времени во всякой операции.
Ладно. Хватит жаловаться.
Мы сидели в тугаях, под старой вербой на прокаленном морозом искристом песке. Вокруг стоял высоченный тихий камыш Он не шумел и не гнулся. Ветра не было. Каждый стебель светился под высокой и очень яркой луной. И в небе мерцало много-много звезд.
Завернутые во что-то ватное жареный фазан и утка оказались настолько горячими, что обжигали пальцы. Вкус они сохранили удивительный, мясо легко отделялось от костей, мягкое, чуть терпкое, таявшее во рту.
Под арестом в землянке мы отлично отдохнули и, насытившись, почувствовали себя бодрыми, готовыми к длительному пути по пескам. Но едва мы отправились на лошадях к западной стороне Кокуйского болота, погода испортилась. Бесформенные тучи затянули небо. Из них посыпалась мелкая, как пыль, снежная изморозь. Наши лица, пальто и шапки, грудь и крупы коней покрылись инеем, словно ледяным панцирем. Лошади храпели и выбивались из сил, преодолевая барханы, ранили ноги о ледяную корку. Приходилось нещадно погонять и понукать их. За ночь мы с трудом преодолели километров пятьдесят и на рассвете расстались со щеголеватым и деловитым старшим лейтенантом.
